– Почему это?
– Потому что Космоюаньское тут близко, Нуль-Т-прыжок жрет очень много энергии, а энергия стоит денег. А гадистр – очень жадный. Нет, он на штатном реакторе поедет.
– А вот какого ляда, ты, Знаменский, козыряешь тут дедукцией и индукцией вместо меня? – разозлился Проникаев. – Самый умный, что ли?
Сеня развел руками и покрутил ручку газа.
– Не время, Клим Климыч, собачиться, – задушевно сказал он Проникаеву. – Давай поехали уже, а?
– Давай подсыпь глюонов в реактор, – буркнул в ответ майор, садясь в седло и пристегиваясь гравиремнями. – Пойдем на форсаже. Выжмем из твоего космоцикла все, на что он способен.
– Громокот не дербанется? – озаботился Сеня. – Мне перед Борей Ваном отчитываться, а у него папа – генерал-ефрейтор. К тому же как я смогу оправдаться, если нас взрывом реактора закинет, например, в туманность «Алебон»?
– Отчитаешься как-нибудь, – отрезал Проникаев. – А если нас закинет в «Алебон», – то это даже хорошо. Я тогда лично спрошу у ихнего короля-пресерватора, где у он девал Чужого.
– А если он откажется? – ехидно подначил Знаменский.
– А если он откажется, я ему в «Алебоне» устрою шахтерскую забастовку и вообще восстание с революцией, – мрачно пообещал Проникаев. – А еще натравлю на него жодландцев и лепреконцев. Он после этого за мной на коленях бегать будет.
– Ну, хорошо, убедил, – кратко сказал на это Сеня и дал газ.
Тут глюонный реактор громокота Бори Вана взревел, как волопасский мастодон во время гона, из выхлопных труб космоцикла снопами вырвались яркие, как суперновые звезды, искры, а Знаменский и Проникаев удержались в седле только благодаря на совесть сработанным гравиремням. И то чудом.
– Поехали! – хотел было крикнуть Знаменский, но веселый встречный ветер вогнал все звуки обратно ему в глотку.
Тогда Знаменский вспомнил, что надо бы опустить щиток спецшлема, и опустил.
– А вот теперь поехали, – сказал Проникаев.
И они поехали и помчались в сторону Космоюаньского шоссе, в погоню за Гадистром №4.
Космоцикл со Знаменским и Проникаевым на полной скорости мчался по Космоюаньскому шоссе.
– Ну, где же ты, моя ненаглядная? – как заклинание, повторял Проникаев.
Впереди была лишь непроглядная тьма.
И вдруг из тьмы показались смутные очертания лимузина.