– Денег у кого сколько? Чую я – разденет нас Бронштейн до трусов.
– Ваня, ты скажи всем, что денег хватит, – тихо шепнула на ухо Баба Яга Марго. – Пусть руки на себя не накладывают раньше времени. Вот сколько денег надо будет, столько и будешь брать из левого внутреннего кармана пиджака. По мелочам. А по-крупному – из портфеля. Видишь, рядом с левой ногой я тебе портфель поставила? Там тоже денег будет, сколько надо. А получим в тысячу раз больше. Ну, всё, мне к отцу твоему по делу надо, к королю Норвегии.
– Привет передай, – сказал Ваня громко.
– Чего? – переспросил секретарь. – Что говоришь?
– Я говорю – денег навалом. Не переживайте. А получим в тыщу раз больше.
Все облегченно засмеялись.
Первый день в Москве они закончили в ресторане «Прага», где через три часа секретарь Золотов вступил в длительную интимную беседу с вождём мирового пролетариата Владимиром Ильичём. При этом все остальные и Ленина тоже слышали, и даже слова отдельные вставляли.
А к закрытию фешенебельного кабака Владимир Ильич был до кончика козырька своей кепки убеждён ораторами, что коммунизм, о котором мечтали революционеры, уже победил. В колхозе «Ни свет, ни заря», который, конечно же, надо было срочно переименовывать просто, но правдиво, естественно для яркого очага коммунистического: « Свет коммунистической зари»
Это секретарь придумал вместе с Лениным. Но еле выговорил. А вождь даже повторять не стал.
Что именно готовил им день грядущий, точно не знал никто. Понятно было только то, что коммунизм в развалившемся колхозе скоро все назовут высшей ступенью развития человечества.
Глава двенадцатая
Заведующему спецотделением советского Фонда Мира по распределению денежных средств товарищу Бронштейну Микаэлу Абрамовичу нравилась
Америка. А он работал после смерти Отца народов главным бухгалтером ЦК КПСС. И сам не хотел бы, но, деваться некуда – вынужденно знал всякие тайны. Поэтому его не пустили бы даже в Монголию, где вездесущие американские шпионы могли бы схватить его, стреножить и пытать до полусмерти. И выдавить из него с кровью из носа дорогую врагам информацию про прикрытое грифом «секретно» «сальдо» ЦК, а то и про помеченное двумя такими грифами «бульдо».
А он так хотел смыться в Америку, где был Лас-Вегас, Голливуд и огромное еврейское поселение внутри Нью-Йорка. И мечтал Абрамович купить половину этого славного города, «Большого Яблока», как аппетитно звали его старожилы. Денег в разных местах бухгалтерского чудотворного труда, куда для наладки дел направляла его партия, он за сорок с хвостом послереволюционных лет изъял безвозмездно из казны столько, что мог, скажем, Австралию выкупить целиком. Но он любил Америку. И мечтал на выкупленную половину Нью-Йорка перевезти всех евреев из СССР да творить с ними волшебство уникального еврейского бизнеса, хотя слегка сомневался что евреи в половинку «Большого Яблока» втиснутся.
Имелся всего один беспроигрышный вариант. Он должен был стать диссидентом, облаивать советскую власть как врожденный и обученный враг народа. А потом обязательно совершить незначительную диверсию, не годящуюся для расстрельной статьи. Посадили бы его лет на десять, через пять бы выпустили и выгнали из социалистической родины, которую он, гад, унизил. Примеров-то много было. Мешала маленькая проблемка, правда. Как-то надо было перетащить в США деньги. Скромные двадцать два миллиарда рублей. Или почти в два раза больше, если считать долларами.
И в шестьдесят втором году главбух ЦК товарищ Бронштейн совершил диссидентский подвиг. Он вышел в Центральном парке культуры и отдыха на площадь тридцати восьми памятников героям войны и труда, босой, без штанов, но в еврейской лёгкой тряпичной шапочке «кипа» со звездой Давида на макушке. Пейсы вились из-под неё как ядовитые змеи, а на груди белой рубахи он написал кисточкой: «СССР – тюрьма народов. Свободу угнетённым евреям всех советских республик». Этот же текст он сто раз прокричал в мегафон и помочился для убедительности отвращения к СССР на уголок памятника знатному шахтёру.
С разных скамеек как по свистку встали парни в серых костюмах и черных лакированных туфлях, и увели бухгалтера в большой дом на Лубянке. В кабинет с табличкой «Особые дела. П.П. Вакуленко».
– Вы, товарищ Бронштейн, диссидент или враг народа? – скучно спросил его лысый пожилой дядя в сером костюме и белом галстуке на голубой рубахе.
– Да шо вы, товарищ Вакуленко! – воскликнул Бронштейн, глядя в честные чистые глаза КГБшника довольно высокого уровня, судя по запонкам с бриллиантами. – Какой с меня враг!? Да упаси меня Народный контроль и ОБХСС. Я скромный главный бухгалтер из ЦК КПСС. И на досуге, в выходные или в период отгулов за переработку – диссидентствую я. Держусь в тонусе прогресса! Модно же! А я виноват, несомненно. И готов смыть кровью.
– Ну, ну… – сказал добрым голосом Вакуленко. Он глотнул холодного чая из хрустального стакана в золотом подстаканнике и подмигнул портрету Феликса Эдмундовича. – Диссиденты нам нужны. Запад пусть видит, что коммунистам тут не только ручки целуют. Пусть отмечают, что и критикуют нас. Куда ж без справедливой критики! Вон у них нет диссидентов, а потому имеют они такой бардак. Цены растут. Негров притесняют. Безработица. А народ, дурачок, капитализму проклятому радуется. Всё ж везде есть. Денег, правда не у всех на всё хватает. Только буржуям. Так ведь это же срам сплошной и экономическое безобразие. Капитализм ихний. Отсутствие планового хозяйства и ударников капиталистического труда. Кризисы сплошные. А народ без присмотра. Бездомные в коробках из-под поп-корна живут. Нехорошо это.
ebooksa