Отлив

– Вы говорите так, что джентльмену это трудно проглотить, – сказал капитан. – Не хотите же вы заставить меня признать, что я стыжусь самого себя? Поверьте мне на этот раз: я выполню все без обмана, вот вам моя рука.

– Хорошо, на этот раз я поверю, – сказал Геррик. – Но если вы снова меня обманете…

– Ни слова больше! – прервал Дэвис. – Ни слова, дружище! Вы и так много наговорили. У вас злой язык, Геррик, когда вы рассержены. Просто порадуйтесь, что мы опять друзья, как я радуюсь, и перестаньте меня колоть все время в больное место. Я постараюсь, чтоб вы в этом не раскаялись. Сегодня мы были на волосок от смерти – можете не говорить, по чьей вине, – и, наверное, от ада тоже на волосок. Мы оба попали в скверную передрягу и должны быть терпеливее друг к другу.

Он говорил бессвязно, но казалось, что он делает это нарочно, просто ходит вокруг да около, не решаясь в чем-то признаться, или же в страхе оттягивает время, чтобы не дать Геррику сказать еще что-нибудь неприятное. Но Геррик выпустил уже весь яд; он был по природе своей человек добрый и теперь, торжествуя победу, начинал испытывать жалость. Он произнес несколько ободряющих слов, желая закончить разговор, и предложил пойти переодеться.

– Погодите еще немного, – остановил его Дэвис. – Сперва я хочу вам объяснить еще одну вещь. Помните, что вы сказали про моих детей? Я хочу объяснить, почему это меня так садануло, и, мне думается, вы пожалеете о своих словах. Это насчет моей крошки Эйды. Не следовало вам так говорить, хотя я, конечно, понимаю, что вы не знали. Она… видите ли… она умерла.

– Что вы, Дэвис! – воскликнул Геррик. – Да вы десяток раз о ней говорили как о живой! Проветрите голову, старина! Это все вино.

– Нет, сэр, – сказал Дэвис. – Она умерла. От какой-то желудочной болезни. Я тогда плавал на бриге «Орегон». Она похоронена в Портленде, штат Мэн. «Эйда, пяти лет, единственная дочь капитана Джона Дэвиса и его жены Марии». Я вез для нее куклу. Я даже не вынул этой куклы из бумаги, Геррик; она пошла ко дну вместе с «Морским скитальцем» в тот самый день, когда я был проклят.

Глаза капитана были устремлены на горизонт, он говорил с необычной для него мягкостью, но с полным самообладанием, и Геррик глядел на него с чувством, близким к страху.

– Не думайте, что я спятил, – продолжал Дэвис. – У меня ровно столько здравого смысла, сколько нужно. Но мне кажется, что человек в несчастье делается как ребенок. И это у меня как будто детская игра. Я никак не мог посмотреть правде в глаза, вот я и придумал притворяться. И прямо вас предупреждаю: как только мы окончим наш разговор, так я снова начну притворяться. Так что, видите, на панель она пойти не может, – добавил он, – не смогла даже выздороветь и получить свою куклу!

Геррик робко положил руку ему на плечо.

– Не надо! – вскричал Дэвис, отпрянув назад. – Не видите разве, я и так совсем разбит? Пошли, пошли, дружище, можете мне поверить до конца. Пошли, наденем что-нибудь сухое.

Они вошли в каюту и застали там Хьюиша, который на коленях взламывал ящик с шампанским.

– Эй, стоп! – закричал капитан. – Чтоб больше этого не было! Больше пьянства на судне не будет!

– Трезвенником сделались, что ли? – отозвался Хьюиш. – Я не против. По-моему, самое время, а? Сдается мне, что вы чуть второй корабль не потопили к черту. – Он достал бутылку и начал преспокойно отковыривать проволоку острием штопора.

– Слышите, что я сказал? – рявкнул Дэвис.

– Конечно, слышу. Вы орете громко, – ответил Хьюиш. – Но только мне наплевать.

Геррик потянул капитана за рукав.

– Пусть его… – сказал он. – На сегодня нам уже довольно.

– Ладно, пускай пьет, – согласился капитан. – Все равно в последний раз.

Проволока уже была снята, бечевка перерезана, головка из позолоченной бумаги сорвана, и Хьюиш с кружкой в руке ждал обычного взрыва. Взрыва не последовало. Он раскачал пробку большим пальцем – никакого результата. Наконец он взял штопор и вытащил пробку. Она вылезла легко и почти беззвучно.