Крупная лобастая собака, машисто выскочив из кустов, облаяла Григория Степановича. Будто не замечая ее, Кузин направил коня к низенькой избушке с плоской земляной крышей, на которой уныло торчал сухой бурьян. Он не успел еще спешиться, как из-за угла появился Бабах с рубанком в руке. Увидев председателя, он растерялся, побледнел.
— Здравствуй, Григорь Степаныч! — Бабах завел руку с рубанком за спину, потом зло цыкнул на все еще лаявшую собаку.
— Здорово! — буркнул Кузин.
Бабах шагнул вперед, намереваясь по правилам гостеприимства принять от председателя поводья, но тот, неловко ступая на одеревеневших ногах, сам повел коня к пригону из березовых жердей, на которых то там, то здесь белели маленькие клочья овечьей шерсти.
— Что мастеришь? — спросил Григорий Степанович, привязав коня и отпуская седельные подпруги.
— Так… Ничего не мастерим.
— Как же ничего? Я пока не ослеп и не оглох.
Кузин зашагал к избушке. Бабах, приотстав, следовал за ним.
За углом Григорий Степанович наткнулся на детскую качалку из золотистой лиственницы. У качалки еще не было боковин и дна, но уже сейчас было видно, что Бабах делает ее любовно, тщательно выстругивая и подгоняя каждую планочку.
— А говоришь, ничего… — Председатель придирчиво осмотрел качалку, потрогал ее. — Да…
Подняв глаза, он увидел Чму. Она шла со стороны ельника, с хрустом подминая кирзовыми сапогами сухую траву. Ее плоское лицо с розовой полоской шрама на правой скуле выражало тревогу. Еще издали она взглядом спросила мужа: «Что тут у вас?..» Бабах потупился, а Чма перевела беспокойный взгляд на председателя.
— А, Чма!.. — Григорий Степанович шагнул ей навстречу, подал руку. — Как живешь?
— Ничего, живем… хорошо. — Чма заправила под шапку с меховой оторочкой черные, блестящие пряди волос. — Вот ветки ломала… — и показала Григорию Степановичу ладони, все в липких смоляных пятнах.
— Ветки? Зачем они тебе потребовались? — Председатель постарался изобразить на лице приветливую улыбку.
Бабах, стегнул жену предостерегающим взглядом.
— Вижу, какие-то тайны завелись. Не доверяете?.. — Кузин недовольно скривил губы.
— Э, зачем так говоришь, Григорь Степаныч? — подаваясь вперед, с обидой сказал Бабах. — Камень за пазуху не прячем. Ветки для овечек. Хорошо кушают. Геннадий Василии говорит — посмотри совхозе. Там всю зиму кормят. Я ходил туда.
— Хорошо… — перебила мужа Чма. — Ягнята здоровые, поноса нет. Всего четыре пропало. Сам погляди.
— Самовольничаете, — мрачно заключил Григорий Степанович. — А если бы падеж случился? Кто в ответе? Геннадий Васильевич?
— Зачем? Я совхоз ходил. Там давно овечки кушают ветки. Не подохли…