Сивачев показал Вере Антоновне на чуть видную башенку на вершине горы за рекою:
— Этому каравану, что переправился, надо в Кабул, а тот идет в Джелалабад и выбрал путь через горы, вон через ту башенку. Там есть для верблюдов пропитание, а тут ничего не найдешь. Этим что! Они сегодня будут в Кабуле. А тем еще надо идти и идти.
Они посмотрели, как исчез за поворотом тропы последний верблюд каравана, сели в машину и поехали дальше.
Некоторое время ехали молча. Потом Вера Антоновна спросила тихим голосом:
— Простите меня за любопытство, Кузьма Прокофьевич: а как же вы объяснились там, в чайном доме, со слугой?
Кузьма Прокофьевич не успел ответить, как Сивачев громко рассмеялся и сказал:
— Да он здесь все языки превзошел. Он же старый азиат... Скажи что-нибудь по-ихнему.
И Слепцов сделал серьезное лицо и ответил:
— Афгани нэ миданем, ама фарси кем-кем мигуэм...
— Что это? На каком языке? — спросила Вера Антоновна.
— Это по-персидски, — сказал Слепцов так же серьезно и перевел: — Это значит: по-афгански не знаю, по-персидски кое-как понимаю.
— Да вы молодец! — закричала Вера Антоновна. — А главное, как красиво звучит! Вот буду в Индии — научусь по-ихнему разговаривать, кое-как понимать, кем-кем мигуэм... А я вот университет окончила, два языка знаю, но Азию как-то не представляла, и не думала о ней, и ничего о ней не знаю.
— Я тоже не думал, а вот который год в ней работаю, — сказал Кузьма Прокофьевич.
— Илья Петрович, — сказала Вера Антоновна, — расскажите мне что-нибудь про эту страну...
— Да что рассказывать... Я ведь не ученый специалист, а больше по хозяйственной части. Что вам сказать? Вот вы ехали и смотрели. Земля здесь трудная, работать на ней надо с умением. Камень и камень по всем косогорам. Песок все глушит. Народ бедный, но гордый, замкнутый. Живут уж очень скромно, скромней нельзя. Вечер придет, солнце скроется, ночь упадет, и вы уже ни одного огонька не увидите. И люди все, как солнце ушло, тоже на боковую. Чуть свет — и они на ногах. Народ трудолюбивый, крестьянский, но воды нет, орудий производства нет. И об этом я не в книгах читал, а сам видел. Я же поездил тут дай бог! Заслуженный, можно сказать, азиат. И на севере был, и на юге, и на западе. Вот в эти горы не ездил, — он махнул рукой налево, где стали все выше нагромождаться скалы.
У дороги сидел человек в рваном халате, круто обвязанный чалмой, бывшей когда-то белой, а теперь от пыли приобретшей серо-желтый оттенок. Опершись рукой о колено, он положил пальцы на лоб, так согнув руку, точно из-под нее высматривал что-то на дороге. Крепкие лилово-медные морщинистые пальцы были неподвижны, как будто окаменели. Вся его фигура выражала крайнюю задумчивость. Глаза с каким-то тусклым, холодным сосредоточением были направлены в одну точку.
В бороде его, рыжей и всклокоченной, но не очень густой, высыпала, как соль, седина. Ничего не существовало для этого одинокого путника, даже не обратившего внимания на проехавшую мимо рядом с ним машину и на то, что из машины смотрят на него люди.
— Ну о чем он думает? — спросила Вера Антоновна. — Сидит один-одинешенек в этой пустыне. А если волки нападут? Волки тут водятся?
— Откуда я знаю, о чем он думает! — сказал Сивачев. — Овцу потерял, что ли?
— Не овцу, — сказал сурово Слепцов. — Не обратили внимания: за камнем — на боку верблюд, но уже без вьюка, лежит на боку. Ну, а верблюда потерять — задумаешься. Караван, поди, перевьючил тюки и ушел вперед, а он остался. Про жизнь думает. Тут задумаешься...
ebooksa