— Как изволите говорить… вчера в пять часов…
— И убился до смерти?
— Как изволите говорить…
— Но что его к этому побудило?
— Не могу доложить… причины неизвестны… Но смею сказать, что напрасно… коллежский асессор!.. далеко ли до коллежского советника… там статский советник… действительный…
Семен Семенович впал в щелканье, и во все остальное время его визита Руневский ничего более не слыхал. Когда же Теляев ушел, он сказал:
— Бедный, бедный Рыбаренко!
Клеопатра Платоновна глубоко вздохнула.
— Итак, пророчество исполнилось вполне. Проклятие не будет более тяготить этот род!
— Что вы говорите? — спросили Руневский и Владимир в один голос.
— Рыбаренко был незаконнорожденный сын бригадирши!
— Рыбаренко? Сын бригадирши?
— Он сам этого не знал. В балладе, которую вы читали, он странным образом предсказал свою смерть. Но это предсказание не есть его выдумка: оно в самом деле существовало в фамилии Ostroviczy.
Веселое выражение на лицах Даши и Владимира уступило место печальной задумчивости. Руневский погрузился также в размышления.
— О чем ты думаешь, мой друг? — спросила наконец Даша, прерывая общее молчание.
— Я думаю о Рыбаренко, — ответил Руневский, — и еще о том, что видел во время своей болезни. Это не выходит у меня из головы, но раз ты здесь, со мной, значит, то был бред!
Едва сказав это, он побледнел, ибо в то же время заметил на шее у Даши маленький шрам, как будто от недавно зажившей ранки, и спросил:
— Откуда у тебя этот шрам?
— Не знаю, милый. Я была больна и, верно, обо что-нибудь укололась. Я сама удивилась, когда увидела свою подушку всю в крови.
— А когда это было, не помнишь?