Навстречу неслись крики.
– Прыгай, Мацек, дурья башка! Пропадем!
Я увидел двух мужчин – давешнего машиниста, пожилого, седоусого, и голого по пояс чумазого кочегара, который висел на железном рычаге, вцепившись в него обеими руками. Это был пневматический тормоз Вестингауза – я в этих вещах немного разбираюсь, потому что однажды расследовал аварию на московской окружной железной дороге. Должно быть, в тормозной системе не хватало сжатого воздуха.
Мари тоже ухватилась за рычаг, но ход не замедлился.
– А черт с тобой! – взвыл машинист. – Спасай, матерь божья!
Быстро перекрестившись, он шагнул на лесенку и исчез – спрыгнул.
– Барин, спытай крутануть вон тот винт! – крикнул мне кочегар. – Ты мужчина дюжий, авось сладишь! Не то нам хана!
Голос был не испуганный, а веселый. На закопченной физиономии блеснули белые зубы.
Это переоборудованный старый «болдуин», на нем от прежних времен сохранилась дублирующая система торможения, ручная, сообразил я. Но почему ею не воспользовался машинист?
Я понял это, когда попробовал повернуть винт. Он не поддавался. Проржавел или залип от долгого неупотребления.
Стиснув зубы, я навалился. Винт чуть скрипнул, но не сдвинулся.
– Мадамочка, давай к нему! Тут от тебя проку мало! – так же беззаботно крикнул парень. – А ну разом, три-четыре!
Руки Мари легли поверх моих, мы вместе рванули, и винт пошел. Скрежет стал оглушительным. Паровоз вскинулся, будто заартачившаяся лошадь.
Кочегара ударило головой о железную стенку, но рычага он не выпустил.
Заорал:
– Брыкаешься, стерва? Врешь, не вырвешься!
Из рассеченного лба струилась кровь.
Но паровоз замедлил ход, полускользя-полуподпрыгивая по рельсам. Прошло пятнадцать или двадцать секунд, прежде чем стало ясно: с насыпи он не слетит. Мы спасены.
Потом наш куцый поезд долго стоял у реки.
Доблестного кочегара, без которого мы все бы погибли, мадам Хвощова щедро одарила – вручила целый пук сотенных.