– Бон джорно, бамбини, – другой ему во сне головой покачивает.
Мои опыты со скрытой камерой не прошли мимо мутного похмельного взора очнувшегося от летаргии Маркуса:
– Рон будешь? Из горла́!
– Спрашиваешь!
Будим нашего Боббу Лотосостопного
– Эль накатишь?
На что Шри Бхагаван увача
– ОМ! То есть СИ!
– Харе-харе! Рома-рома! [87]
И мы стали пить рон. На ходу. Из горла́! Запрокинув головы как пианисты [88]. Тут уж и у нашего «Железного Дровосека» Лео нервы не выдержали:
– Я тут, понимаешь
Пришлось сделать «ля остановку» посреди бескрайних кубинских просторов. В том числе и на культпоход в тростниковые кустики. Ну и, конечно, чтобы вместе и с чувством «эль накатить»: куатро измученных похмельем рыгосов в поисках сюжета для новой песни [90].
Отцы, согласитесь, что это прекрасное ускользающее мгновение было, пожалуй, последним знаковым пиком нашего сложного эмоционального ландшафта. Пиком, с которого мы уже могли обозревать пройденный по этим тростниковым полям путь. Путь, озарённый лучами прекрасного заходящего солнца Карибии [91]. Наш кубинский Путь.
«Салу, пацаны!»
Едва пробудившись, стали рассматривать картинку за окном: шоссе, тростники, пальмы и «автостоп» на всём протяжении. Кубиносы кидаются под колёса с какими-то бумажными брикетами размером с кирпич. Матросовы, блин, туды вашу в амбразуру [92]! Точно, как у нас в лихие времена стихийного развития рынка:
Всеобщий подъём
– Пленных не брать! Всех попутчиков по боку, то есть за борт, «в набежавшую волну».
– Отец, сыграй «Матчиш». В Лябану с чистой совестью и налегке! Эх, Русь-тройка… Вы хотели, чтобы мы были алеманами? Мы ими будем. Только и про вас, кубиносов мы теперь тоже уже много чего знаем. Держите меня трое! [94]