А хмельной Павлов в ручье костями своими камни почувствовал.
─ И-эх… О-па… Ядрена табакерка… Трава скользкая… Выгадал еврей на утреннем дожде…
Как сгинули Копосов и Павлов в овраге, мигом потухли черты Антихриста, и опять перед Тасей был любимый ее.
─ Пойду я, ─ говорит Тася, ─ домой пойду, и ты уходи… Я дам знать, когда и где встретимся, поскольку здесь нельзя встречаться больше… Не бойся за меня, до нового свидания. ─ И они впервые поцеловались, ибо с этого дня самое высокое в их любви, то, третье, уже было позади, и любовь их стала людской, с поцелуями и желанием разнообразия.
Приходит Тася домой, увидела ее мать Вера, встревожилась.
─ Маманя, ─ говорит Тася и обнимает мать свою, прижимается щекой к щеке, так что две толстых золотистых косы матери и дочери рядом ложатся, ─ маманя, полюбила я одного человека…
─ Кто же этот человек? ─ спрашивает заботливая мать, но хитрая женщина.
─ Ночной сторож с рыбкомбината, ─ отвечает Тася, ─ который у старухи Чесноковой квартиру снимает.
─ Да что ты мне так мудрено отвечаешь, ─ говорит притворщица мать, ─ разве не я сама тебя впервые повела к Дану Яковлевичу?
─ Ах, маманя, какой он сладкий, ─ невольно и искренне вырвалось у дочери, что заставило влюбленную в того же человека мать забыться в ревности и обозлиться.
─ А если отец узнает, ─ говорит сердито Вера, точно не она сама все соорудила.
─ Тятя уже знает, ─ отвечает Тася.
Вскочила Вера в непритворном уже испуге.
─ С каких пор?
─ Да только узнал.
─ И что, бил?
─ Хотел бить.
─ Значит, не догнал?
─ Может, и не догнал, ─ странно как-то отвечает дочь.
Однако дальнейшая неопределенность в их разговоре кончается тем, что ударом ноги дверь распахивается настежь и на пороге является Андрей Копосов, от вида которого сразу же заплакала маленькая Устя… Было чего испугаться. Изорванная ветвями, перепачканная глиной мокрая одежда, скошенный набок рот, искусанные губы, заранее сжатые в побелевшие кулаки пальцы. Без слов кинулась перед ним Вера защищать дочь, без слов ударил он ее наотмашь привычно, потому недостаточно сильно, и без слов же ударил он дочь свою Тасю с непривычки особенно страшно и мгновенно окровавил… Увидев окровавленную дочь, дико крикнула Вера, поняла несчастная женщина, что натворила и что она всему виной. Поняла на мгновение, какова кара третьей казни Господней ─ дикого зверя ─ прелюбодеяния… И услышала, может быть, без разума, как шум в висках своих, проклятие Моисеево за прелюбодеяние: