─ Я уже умыт, ─ отвечает Андрей, ─ а ты б, Тася, взяла Устеньку и погуляла с ней, пока блинки испекутся… Погода на улице хорошая…
─ И верно, ─ суетится Вера, ─ сходи, дочка, с Устенькой погулять…
Ничего не сказала Тася, взяла Устеньку, вышла, и лишь крючок запер дверь изнутри, как впервые за долгое время пробудилось вдруг у Веры к мужу желание… Подошла она, села рядом на лавку, принялась рассматривать ласково пуговицы его на фронтовой гимнастерке, стиранной-застиранной, сунула ладонь в ворот поближе к телу, с которым она уже давно женским безумием своим была разлучена… И в этот момент Андрей схватил ее одной рукой за горло, другой за ногу, как хватают курицу перед тем, как убить, и понес к печи.
─ Что ты… За что… ─ в испуге крикнула Вера.
─ Что я, ─ отвечал Андрей, ─ знать мне, а за что ─ знать тебе…
И ударил Веру головой об угол печи, сразу русая коса кровью намокла, после чего начал он совать Веру в горячую печь. Одной рукой сует, другой соломки подкладывает. Вспыхнула соломка… Однако тут застучали в дверь… Обычно, бывало, придет соседка хлеба одолжить, постучит, постучит и уйдет… Тут же не уходит и стучит что есть силы, прямо крючок прыгает… Словно не сама соседка в этот раз пришла, а Бог ее послал… Опомнился от этого стука Андрей, выпустил Веру, выскочила она окровавленная и обгорелая, обожженная, крючок отбросила и на улицу… Навстречу ей как раз Тася с Устенькой бегут, обе с плачем… Вдруг на полдороге вспомнила Тася тихий отцовский голос и вернулась торопливо к дому… Вышел и Андрей на порог, увидел возмущенный народ вокруг, соседей, увидел жену свою Веру, окровавленную им, обожженную им, которую плачущие дочери обнимают, и говорит:
─ Идите в дом, пусть не видят вас, таких, люди.
─ Ирод ты, ─ кричат отовсюду, ─ чего жену бьешь? Управы, что ль, на тебя нету?…
─ Идите в дом, ─ опять повторяет Андрей, ─ я больше бить не буду… Худо мне…
Кто-то к тому времени уже Вере мокрое полотенце принес, приложила она мокрое к разбитой голове, легче стало, и кровь больше не течет, запеклась… Взяла Вера обеих дочерей, возвратилась в дом.
─ Дай мне хлеба с солью, ─ говорит Андрей Вере, ─ поесть хочу.
Дала она ему хлеба с солью, сел он на лавку, съел все, большой кусок, полкраюхи.
─ Теперь воды дай, ─ говорит Андрей, ─ пить хочу. Дала ему Вера большой деревянный ковш воды. Выпил он одним дыханием, не отрываясь.
─ Еще дай, ─ говорит.
Дала еще… Опять выпил Андрей полный ковш одним дыханием.
─ Теперь я спать буду, ─ говорит и залез на печь русскую.
Слышит Вера и дочери через некоторое время ─ храпит он.
─ Будем и мы ложиться, ─ говорит Вера и прилегла вместе с дочерьми на лежанке…
Устенька заснула, а Вера и Тася не спят, но лежат молча… Вдруг слышат они ─ застонал Андрей.
Разные есть стоны. Есть стон живой, когда человек стоном к себе зовет, а есть стон безразличный к живому, когда человек стоном сам себе говорит то, что уже не может сказать по-иному. Если б мог он сказать по-иному, то произнес бы неизвестные ему, никогда не слышанные и не прочитанные слова псалма:
ebooksa