Деяние Луны

Не знаю, откуда эта злость, но сейчас моё сердце растерзанно на множество кусков, и большая их часть была не здесь. Видимо они потерялись там, среди жара и горьковатого аромата.

«Ненавижу», – губы беззвучно сложились в страшное слово и небесную гладь позолотила рябь.

Тот аромат… Я не могу простить ему это наваждение. Понимаю, не его вина, что сон тому причиной, но душа так стонет, что хочется кого-то обвинить. Так почему не того, кто сам окутан этим чувством?

– Я думаю, всё в порядке, – взгляд рванул в сторону, избегая встречи с густой синевой. – Можете не волноваться.

– Врунишка, – Валентина коснулась моего лба рукой. – У тебя лихорадка. Так что будь добра и лежи в кровати, – уголки губ приподнялись в ласковой улыбке. – Я всё равно тебе не позволю выйти из комнаты.

Увидев понурый взгляд Кати и насмешку Данилы, я поняла, что в устах их матери – это приговор.

И за пару часов смогла убедиться, что дотошная бабушка с её мазями и лекарствами оказалась просто божьим одуванчиком, по сравнению с Валентиной.

Та, когда дело касалось здоровья, превращалась в жуткого параноика, реагируя на высокую температуру очень болезненно. Считая, что тридцать восемь – это не попытка организма справиться своими силами, а уже настоящая агония, и потому постоянно придумывала новые способы сбить её.

В ход шло всё, народные средства, какие-то лекарства, которыми Валентина хвалилась, сообщая, что это последняя разработка учёных, которая может поставить даже слона на ноги в считанные секунды. Может быть, ему это и помогло бы, но для меня все эти фирменные штучки с неизвестными названиями были бесполезны.

Не знаю, что тому была причиной, нетерпеливость женщины, которая считала, что лекарство должно действовать сразу же или не действовать вообще, или страшная помесь с наследием предков, которые горьковатым привкусом прожигали язык.

Ведь для Вали было невыносимо подождать хотя бы тридцать минут, и потому новые порции различных отваров постоянно проникала в мою глотку.

Её муж с нескрываемым сочувствием бросал на меня взгляды, видимо, прекрасно зная, на что способна его благонравная.

«По крайней мере, я знаю, от чего умру», – не скажу, что эта мысль утешала, но когда лежишь на кровати в полной изоляции от внешнего мира, и единственный собеседник – это кружка очередного варева, то начинаешь смотреть на реальность весьма сурово, прикидывая, сколько пациентов погибло от рук такого сердобольного врача.

К обеду, благодаря Валентине, моё состояние только ухудшилось. Тело отказывалось подняться, реагируя на любое движение приступами тошноты и обмороками.

Решив, что причина в этом частое общение с Катей, которая, в перерывах между делами, забегала поболтать, женщина наложила мораторий на наше с ней общение.

– Она слишком подвижная и будет тебя провоцировать на действия, – аргументировала Валентина, объявив о постельном режиме.

Наши мольбы её не волновали. Видимо, строгость шла об руку с паранойей, и легче было винить действия дочери, чем слушать мои стенания о том, что очередная капсула ввергнет и без того слабый организм в ещё больший хаос.

А жаль, ведь малышка была единственным человеком, кто уделял мне внимание, и с кем было приятно общаться, но теперь меня лишили даже её.

Пытаясь чем-нибудь себя занять, я рассматривала узоры на потолке и думала о происходящем.

Даже не верилось, что несколько часов вместили в себя столько событий.