В восклицаниях слышалось многое: восхищение, лесть, уважение, зависть. Головины – самая старая, самая аристократическая и знатная семья в городе, которой исполнилась тысяча лет.
Девочка возникла из ландо незабываемо прелестным видением: хрупкая, прозрачная, нежная, точно только что сделанная из драгоценного фарфора. Грациозно подпрыгивая, торопясь, она взбегала по лестнице.
Для Головиных дверь гимназии распахнулась во всю ширину. Швейцар, согнувшись вдвое, сбежал вниз по ступенькам – взять дамские зонтики. Мать и тётка медленно проследовали, ответив приветствием на поклон швейцара, за ними пронеслась француженка, спотыкаясь и за всё цепляясь, потрясая целым лесом страусовых перьев на шляпе, мешавших ей видеть.
– Мила забыла носовой платочек! – восклицала она на каждой ступеньке.
Девочку звали Милой. Она поступала в приготовительный класс гимназии.
Последним прошёл учитель классических языков и чистописания, тот, что цитировал Гераклита барышне в лодке. Поражённый неудачей в любви, он решил запить и уже начал приводить эту мысль в исполнение.
Потрясённая всем виденным, стояла Варвара на противоположном тротуаре, поглощая жадно все детали события.
Внутри здания раздался громкий звонок. Закрылась парадная дверь, открылось несколько окон. Поднялся волною и вдруг затих гул голосов.
– Благословен Бог наш!.. – начался молебен.
Улица перед гимназией была пуста. Экипажи выравнялись за углом, где кучера были заняты своим разговором. Осторожно оглянувшись и увидя, что не замечаема никем, босоногая Варвара, осторожно, на цыпочках, перешла улицу, подкрадываясь к гимназии. Осмелев, она вступила и на тротуар, застыв наконец у самой стены здания. Окна были высоко. Она не могла видеть происходившего внутри, но слышала пение хора, возгласы священника, его краткую проповедь и тёплые приветствия и детям, и родителям, и учителям. Затем наступила мёртвая тишина, и после длительной паузы раздался громкий, холодный и размеренный женский голос. Говорила начальница гимназии. Речь её была торжественна, властна и спокойна. Она приветствовала свою аудиторию с началом учебного года, затем, подняв голос несколько выше, заговорила – по ежегодной традиции – о гражданском значении просвещения вообще и для девочек в частности.
– Любовь к человечеству! Благородство духа! Служение идеалу! Вековые традиции! – Слова эти доносились до слуха Варвары, но следовавшие за ними произносились тише, и к этим подлежащим она не слыхала сказуемых.
– Любить человечество! – услыхала Варвара приказ, и глаза её широко раскрылись: она ещё не знала, что человечество должно любить.
– Живите для бедных, для обиженных, для больных, для униженных – вот путь, указанный вам и церковью и наукой.
Варвара мало слыхала о любви, но сердцем хорошо понимала значение слова. Она знала, что она – до некоторой степени – человек, но ей было неясно, является ли она также и человечеством, которое должно любить. Она знала, что она бедна, часто была и обижена. Слово «униженных» она не совсем понимала, но догадывалась о смысле. Речь, долетевшая к ней из гимназии, подымала в ней смутную надежду. А голос продолжал:
– Не проходите мимо! Протяните руку любви и помощи – и в мире не будет несчастных!
– Протяните руку! – шептала Варвара. – Протяните руку – и не будет несчастных! – повторяла она, и у неё захватывало дыхание от волнения.
Загипнотизированная словами, как будто притягиваемая магнитом, она всё более прижималась к стене.
– Культивируйте любовь к человечеству! – закончил голос, и после минутной паузы раздался гром аплодисментов.
Испуганная, отрезвлённая Варвара отпрянула от стены и, перемахнув улицу, спряталась за углом. Она не знала об аплодисментах и где и почему они существуют. А последняя фраза всё звенела в её мозгу. «Культивируйте» – какое слово! Не было возможности угадать его смысл.
Между тем публика начала расходиться. Ручейками выкатывались девочки, прощаясь: «До завтра! До завтра!»
ebooksa