Все течет

Генерал… Варвара смутно поняла сердцем, что это он, именно он был опорой и источником счастья Милы. Высокий и стройный, наверное, очень сильный, он, казалось, одним своим взглядом, одним окриком мог бы обратить всю семью в бегство. Он же, видимо, никому в доме не внушал страха. Если верить Миле, он никогда не бил ни жену, ни прислугу. Мила даже удивилась такому вопросу и приняла его за шутку.

Но Варвара знала о существовании иных отцов, тех, что возвращаются домой пьяными в полночь; чьи дети, полусонные, разбуженные матерью, в страхе разбегаются прятаться у соседей; чьи жёны – законные жертвы – по неделям лежат полумёртвые от побоев. Но самый вид Милиной мамы показывал, что она никак не ожидает побоев. Вообще, видно было, что в этом доме никто никого не боялся, и мысль о возможности подобного существования на той земле, где жила и она, Варвара, потрясала её сердце.

Только тётя Анна Валериановна показалась ей строгой. Она одна посмотрела на Варвару долгим, действительно внимательным взглядом, не улыбнувшись при этом. Инстинктом Варвара поняла, что было «нечто» в этом особом внимании к ней. Что-то скрывалось в этих глазах, на лице, словно покрытом вуалью. Варвара испуганной мыслью отнесла тётю Милы в разряд своих врагов, тех, кто не хотел бы её видеть ученицей гимназии. Неизвестно почему, но ей показалось, что судьба её чем-то связана с этой женщиной. «Донесёт? – . испугалась она мысленно. – Поедет в гимназию и расскажет, что я была тут в гостях». Но помнились слова Милы, что ничего плохого для Варвары не случится, а если начальница и спросит, надо отвечать, что Варвара ходит на урок французского разговора с m-llе, за что, конечно, не полагается наказания.

Хотя прошло уже более трёх лет с тех пор, как Варвара поступила в гимназию, Анна Валериановна видела её впервые. От её имени m-llе подарила Варваре толстый французский словарь. Варвара онемела от изумления – книга была так дорога, что и в мечтах она не могла вообразить обладания ею. Видя её безмолвный восторг, и остальные Головины стали преподносить ей подарки: мадам Головина приказала горничной принести географический атлас, Мила подарила ей сочинения Гоголя, а генерал, удалившись в кабинет, вернулся с несколькими томами истории России, надписав на первом листе: «Умнице: Генерал Головин».

И пока он всё это делал – уходил, приходил, вставал, садился, тихий мелодичный звук шпор сопровождал все его движения, придавая ему – в глазах Варвары – таинственный, почти священный характер. Она оцепенела от вида подарков, онемела от счастья и, вся красная, крепко стиснув зубы, переминалась с ноги на ногу.

– Поблагодарите же… – подталкивала её гувернантка.

Но слова благодарности были выше сил Варвары. Из её глаз текли слёзы.

Положение было спасено Милой.

– Мама! Через месяц Варя будет знать все эти книги наизусть! Что тогда?

– Тогда мы ей подарим большой энциклопедический словарь, – смеясь, сказал генерал.

А дом «Услады» был ещё чудесней, чем его люди.

И опять, это была именно комната генерала, что удивила гостью больше всего. Окна – от потолка до полу выхолили в сад, и зелень деревьев, смягчая и рассеивая солнечный свет, наполняла комнату зеленоватым туманом. Таким выглядит свет под водой, на большой глубине океана, и там, очевидно, такой же благородный, невозмутимый покой. Глаз Варвары, понимавший красоту строгих геометрических линий и их сочетаний, был очарован ковром. Она смотрела – и его замысловатый рисунок открывал ей свои тайны. Схватив мысленно его схему, его план, она видела его уже весь, уже не в цвете рисунка – её глаз мало понимал красоты цвета, – а в линиях только. Его суровая, благородная строгость, его неуклонная правильность встали перед ней как закон, как виденье чьей-то судьбы, словно она коснулась рукою сердца создавшего его артиста.

Мила не понимала, почему Варвара всё смотрит и смотрит на ковёр. Он давно был в доме, привезённый с Востока, и всем пригляделся, приелся, по нему ходили, его не замечая. Ей больше нравились ковры в будуаре мамы – с гирляндами роз на голубом фоне.

В каждой комнате был свой особый запах, каждая из них имела свою собственную душу. Как обычно для детей, ведущих полуголодное существование, у Варвары было тонкое обоняние. Для неё большая гостиная «Услады» благоухала цветами, малая круглая – кофе (кофе – увы! – она знала лишь по запаху, не по вкусу). Будуар благоухал неизвестными Варваре духами, кабинет генерала – табаком неизвестного ей сорта. Комната тёти Анны Валериановны имела запах какого-то полузнакомого свойства, чуть похожего на то, что называлось «богородицыной травкою». Мила сказала, что это – английская лаванда. Комната Милы дышала сосной и фиалками. Но самые замечательные запахи были в кухне. Она благоухала пищей. Мила, собственно, и не предполагала показывать кухню, но Варвара попросила её, интересуясь тем, какая у них печь.

– Не дымит? – спросила она.

– Не знаю, – удивилась Мила, – пойдём и спросим.

В «Усладе» были и некоторые тайны.

– Посмотри, – сказала Мила, когда они были в библиотеке, и показала пальцем на верх стенных шкафов, – видишь, там панель из более тёмного дуба? Если раздвинуть створки, там видны пачки бумаг и писем. Это наши документы и наши секреты.

– Какие секреты? – загорелась любопытством Варвара.

– Главный – мамино письмо папе, что она согласна навсегда выйти за него замуж.