Перед выходом на сцену, стоя за кулисами, постоянно подпрыгивал на месте, как будто на маленьких пружинках, прикрученных к подошве ботинок. В антракте выходил в зал и бродил среди слушателей, с интересом разглядывая их лица, заодно демонстрируя себя, такого талантливого и статного красавца.
Несмотря на худощавое телосложение, фрак сидел на нем идеально и визуально прибавлял роста. Посетители зачастую смотрели на него снизу вверх. А взгляды он притягивал так же виртуозно, как владел смычком и альтом.
После концерта раньше всех выскакивал из филармонии, словно его кто-то подгонял и выталкивал силой. Причина была проста – он мчался поскорее домой, ведь там ждала Она. Даже если это было всего лишь воспоминание.
Но сегодня он снова должен быть на работе в Академическом симфоническом оркестре филармонии.
Привычным волевым усилием он «выключил» лишние мысли и подошел к своему инструменту. Это был сорокатрехсантиметровый альт ручной работы: модель Страдивари, корпус из цельного дерева, подбородник и гриф – черного, покрыт красно-коричневым лаком из натуральных смол.
Он бережно убрал инструмент в кофр, непривычно медленными и плавными движениями натер смычок канифолью и положил его рядом с альтом. Закрыл кофр, взял его в руки и с минуту стоял совершенно неподвижно.
Это был ритуал, понятный только самому музыканту, но совершенно неизменный. Никто не знал его тайну. Даже Она.
Через минуту он словно вернулся на Землю. Осмотрелся по сторонам, вспомнил, что пора бы одеваться и выбегать. Накинул черную болоньевую куртку на синтепоне, переобулся в простые зимние черные ботинки, накинул на плечо кофр с альтом и бегом слетел по старинной винтовой лестнице с коваными перилами.
Дверь парадной захлопнулась, окатив всю лестницу громовым раскатом. Альтист всегда сравнивал этот звук с литаврами и считал его началом симфонии питерских улиц.
Город звучал – вечная какофония, словно оркестр настраивает инструменты перед выходом дирижера на сцену. Но музыкант всегда выхватывал в шумном многообразии звуков новую мелодию, которую создавало его настроение.
На улице стоял звенящий предновогодний мороз. Он поежился и зашагал быстрее обычного, прислушиваясь ко всем органам чувств. Шаги отбивали такты в ритме аллегро.
«Да, сегодня определенно мажор, – подумал он, когда услышал девичий смех на другой стороне первой линии, – тональность… ре диез».
Человеческий голос всегда казался ему уникальнейшим инструментом. Он был убежден, что никогда ни одна техника не сможет полностью передать все голосовые оттенки, тембры, перепады и особенно интонации.
В зимний вечер слышать на улице голоса людей было редкой удачей. Под ногами хрустел лед и песок, мимо проносились машины, прохожие шуршали подарочными пакетами, шаркали в спешке ногами и периодически громко дышали. Праздничные неоновые гирлянды улиц усиливали ощущения от всех органов чувств.
Но даже такого скудного разнообразия звуков музыканту хватало на одну короткую мелодию, которая завершалась финальным гулом прибывающего поезда метро.
Чтобы добраться до филармонии с Василеостровской, нужно было доехать до Маяковской, а там перейти на Гостиный двор и выйти на Невский проспект.
За один пролет между станциями музыкант успевал рассмотреть все лица попутчиков, которые привлекали его внимание. Особенно его интересовали девушки и женщины. Он искал Ее. Или надеялся найти ту, кто будет похожа достаточно, чтобы попытать счастья снова.
С каждым днем, по теории вероятности, шансы увеличивались, а вот его надежда таяла. Однако привычка есть привычка. Поэтому, даже без особой надежды, он все равно разглядывал представительниц прекрасного пола и прислушивался к голосам. Лицо и голос – вот что интересовало его более фигуры и одежды.
Он был убежден, что девушка с таким же обликом будет обладать такой же фигурой и примерно таким же вкусом в одежде, коими обладала Она.
Что касалось голоса, тут он не был уверен ни в чем. Он знал, что голос, как отпечаток пальца, неповторим. И это была еще одна причина, по которой особых надежд найти Ее в другой девушке он не питал.
ebooksa