Дом на Сиреневой улице,

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот Лизка со второго этажа – солидная, казалось бы, дамочка. Учитель английского, не хухры-мухры. Куда её понесло с утра пораньше, скажите мне? Сын с тобой живет – отправь его по своим делам и валяйся целый день на кровати, плюй в потолок. Нет, потащилась. Бодренько так ножками перебирает – топ, топ, топ. Мне бы так.

О, о, опять эти безумные дети на клумбу полезли! А ну, брысь отсюда, кому говорю! Да-да, вы, уходите, вы все цветы переломаете. Что значит «мы не ломаем»? Проваливайте, а то полицию вызову. Мамашке вашей штраф припечатают. Давайте, давайте, шуруйте к свиньям! Ты мамка ихняя? Забери своих хулиганов, говорю, глянь: что делают-то, что делают, ай-яй-яй! Что значит «молчи, бабка»? Ах ты, хамка малолетняя! Молоко на губах не обсохло – а туда же, стариков оскорблять. Ну, ты у меня попляшешь, я тебя запомнила: не будешь здесь жить со своим выводком, попомни моё слово…

Ушла. Вот нахалка. Хоть забрала свою шпану, и на том спасибки. Понарожают, а опосля все клумбы вытоптанные и дышать нечем. И стонут потом: ах, ах, они же дети! Вот позвоню участковому, расскажет им, какие такие дети и как их воспитывать. В эту надо сообщить… Как её… В опеку, во. Пущай займутся. Ишь, бабкой обозвала! Я-то бабка, конечно, но нельзя, нельзя, а ещё в таком тоне. Надо молодке место показа-а-ать!

Быстро пообедать – и снова на пост. Эх, и ничего-то мне не перепадает из скандалов и приключений, всё от этих узнаю, от «лавочниц». Пока до наблюдательных пунктов доползу на своих кривульках, а дебош уже и закончился. Мне только по обрывкам разговоров ловить, что да как случилось. Обидно! Даже Машка, что всегда ногами мучилась, и то каждую неделю, как к диссиденту с обыском, к своему толстяку-внуку приезжает. Потом, правда, на лавке отдыхает, а нечего, нечего в её возрасте шастать. Дома надо сидеть и новости по радио слушать.

Хм, а что это у нас такое загадочное в магазинчике выкинули – суета под вечер? Наташка, а Наташка, подь сюды, говорю. Чего там толпа такая в магазине? Да ты что? И почём? Ой, возьми мне пару килограммов, а я пока за кошельком сползаю – он у меня в комнате. Как раз пока я до него добреду, ты и очередь отстоишь. Ну, устала, конечно, а кому сейчас легко? В мою бы шкуру тебя, устала она. Ага. Давай, жду. Да, прям в окно, как обычно. Ага. Вот и славно.

Хорошая девочка, всегда поможет; жаль, говорят, скоро на пенсию выходит да переезжает. Придётся, что ли, из ЖЭКа этих, как их, во-лон-тю-ров вызывать. Вот незадача: они как пришлют кого, так или азиатка, или алкашка. И все норовят прихватить, что плохо лежит. А я за ними не успеваю. Не люблю их.

Вот и ночь пришла. Ночью хорошо: дышать легко, ветерок, и машины эти кошмарные не носятся туда-сюда. Иногда только. Вон, мчится. Вжух-вжух – и пронеслась. Разве можно так гонять? Опять аварию устроит где-нибудь, а я не увижу. Аж зло берёт: почти век на свете живу, а ничего своими глазами не видела такого, чтобы рассказывать потом, а не слушать и удивляться. Ничего-то интересного в моей жизнюшке не было! А всё ноги, будь они неладны. И старость. Ужо и не помню, как молодая была. Да-а…

Опять несётся. И-и! Мужик посерёд дороги стоит. Мужик, а мужик! Вот тормознутый, беги сюдой, не видишь, что ль – машина едет? Беги, беги! Скорее, что смотришь!..

Ах, Божечки, что ж это делается! Наехал ведь! Ударил железкой своей и смылся. Ай, мужик ты дурной на всю голову, куда ж тебя понесло?! Сейчас, сейчас, выползаю. Бинтик несу, жгут, чего ещё? Забыла, дура старая… А, ладно, всю аптечку потащу в зубах, лишь бы успеть. Вот ведь, накликала, кликуша! Ползу, ползу, жди, мужик, не загибайся. Сейчас!..

Тэк-с, это ещё кто? А, толстяк Машкин. И когда успел выскочить, мимо меня ж надо было, а не видела его. Мистика… Значит, пока я к двери тащилась, проскочил. Вот невезуха – опять я всё из вторых рук узнаю.

Эй, парень! Да, ты. А ну, подь сюды. Мужик тут был, куда делся? В смысле, какой мужик? Машиной сбитый. Видишь, я аптечку притаранила. Ну да, конечно, была авария – ты же тут был, сам видел. Видел да не видел – как это? Бредишь, что ль, ась? И я видела, чай, не слепая. Хромая только.

Да ты что? Не может быть! Совсем пьяная? И что, и как? Рассказывай давай, не томи. А куда делась? Как звать-то тебя? Никитка? Ага.

Никитка, а мужик-то где? Тот, которого сбили. Да Бог с ней, с девкой-то пьяной. Мужик куда делся? Ведь сбили его. Разумеется, я своими глазами… Да. Прямо в лоб, на полной скорости – ба-бах! И улетел, сердешный прямо на площадку детскую. Поди поищи, да быстренько. На вот, возьми аптечку: вдруг он там кровищщей истекает. А я пока тут на лавочке посижу. Как все порядочные бабки. Уф, устала! Хоть и с первого этажа хромала, да последний раз прошлой зимой выбиралась. Совсем плохая стала.

Нет никого? Точно мистика. Думаешь, показалось мне, а мужик встал и пошёл? Эх… Может, и показалось, конечно. Глаза-то старые у меня, в темноте плохо видят. Вот слышу я хорошо, на удивление… А, кстати, и не слыхать было ничего. Загадка, ага! Надо же. И рассказать не о чем.

Ну ты иди, иди домой тогда, иди, дружок. Отдыхай, твоё дело молодое, время у тебя – песок, сквозь пальцы сыпется – не задерживается. Я как-нибудь сама дойду. Ага. К утру и доберусь. Хорошо здесь! Да кто меня тронет, милай? Ой, насмешил, кому я нужна-то, баба Яга столетняя? Иди, иди…

Что же всё-таки здесь случилось, а?

И как жалко, прости Господи, что опять я первая не успела!

Жаркий спор на улице Ломоносова

Елизавета Нескоромная

– Напридумывают же всякого! – баба Нина сновала по комнате в поисках кнопочного мобильника. – Беспроводные наушники, смартафоны… Я давеча шла по улице, навстречу парень. Идёт и разговаривает. Я думала, что сам с собой: псих, наверное. А это ончо: беспроводные наушники!