– Я хотела, чтобы Паола выучила венециано[42], на котором говорят другие дети, а не только наша прислуга. В конце концов, это ее родной язык.
– А вы говорите на нем, синьора? – поинтересовалась Флавия, забыв добавить титул, – так сильно ее удивило то, что аристократы отправили свое дитя в государственную школу.
– Нет. Думаю, это выглядело бы слишком претенциозно, я ведь не венецианка, – ответила контесса. – Но Паола здесь родилась, и мне хотелось, чтобы она свободно общалась на этом языке.
Паола откинулась на спинку дивана и закатила глаза, всем своим видом показывая, что слышит это, сколько себя помнит.
От Брунетти не укрылось, что взгляд Флавии перебегает с одной женщины на другую в поисках новой темы разговора.
– Я мог бы поговорить с Фредди, – сказал он.
Фредди был другом Паолы, но и его тоже, причем даже более близким. Иногда Брунетти думал, это оттого, что они познакомились подростками, а не детьми, и дружили в те годы, когда из мальчишек становились мужчинами.
– Принести цветы в театр – это одно; проникнуть в частное домовладение, чтобы оставить их там, – совершенно другое, – добавил комиссар.
Какое-то время Флавия обдумывала его слова. Брунетти был не уверен, что с правовой точки зрения оба эти «способа доставки» не равнозначны. Вряд ли это преступление – войти в дом, в котором ты не живешь, если тебя туда не приглашали. Туристы, к примеру, делают это ежедневно: сколько раз друзья рассказывали ему о том, что обнаружили посторонних у себя во дворе или на лестничной площадке. И разве это преступление – оставить цветы у чьей-то двери?
– Дорогая, эта идея не так уж плоха, – обратился к Флавии конте. – Думаю, Гвидо стоит пообщаться с этим типом. Дать ему понять, что кое-кто относится к этому серьезно.
– Ты правда думаешь, что это нужно? – повернулась Флавия к Брунетти.
Тот выпрямился на стуле и ненадолго задумался, а потом сказал:
– Не вижу оснований, по которым этого человека можно было бы привлечь к суду. В его действиях нет никакого криминала, равно как нет и доказательств, что это угрожает твоей жизни и благополучию.
– То есть должно случиться что-то плохое, чтобы вы вмешались? – возмутился конте, вставая на защиту гостьи.
– Странное поведение, – резко ответил на это конте. – Нормальный человек просто подпишет открытку и отправит ее. Или заплатит флористу за обычную доставку. К чему вся эта таинственность? Это неправильно. – Повернувшись к Флавии, он сказал: – По-моему, у вас есть основания тревожиться: вы не знаете, с кем имеете дело и чего еще ожидать.
– Послушать тебя, Флавии что-то угрожает, – обратилась к нему Паола. И, повернувшись к гостье, произнесла: – Я совершенно не согласна с отцом. Кто бы за этим ни стоял, ему всего лишь нужен повод похвастаться перед друзьями тем, как сильна его страсть к музыке. Все это бравада, попытка доказать, как тонок его вкус и сильны эстетические порывы!
Это прозвучало так, словно она находила ситуацию смехотворной.
Конте потянулся за граппой, которую подала горничная, и плеснул по чуть-чуть в две рюмки. Одну из них он подал зятю и отпил немного из своей.
– Думаю, скоро мы узнаем больше.