– Я тогда был простым патрульным, и у меня хватило ума держать рот на замке. Но честное слово, это было ужасно!
– Что именно?
– Когда пятидесятилетний полицейский начальник лебезит перед парнем, которому не больше тридцати и у которого к этому времени уже минимум два ареста – правда, в других странах… Конченый наркоман, а возможно, и дилер, продающий зелье своим богатым дружкам! – Вианелло подался вперед, опираясь на предплечья. – Джанни заявил Батистелле, что эта девчонка сумасшедшая и просто сочинила всю эту историю! А когда тот поверил, Морозини сказал, что, вероятно, все это из-за наркотиков, мол, как это ужасно, когда родители распускают детей!
Вианелло откинулся на спинку диванчика так резко, словно хотел отгородиться от собственных слов или от воспоминаний об этой унизительной сцене.
– К тому времени у меня уже был кое-какой опыт, и я промолчал. Просто стоял и изображал из себя идиота.
– Батистелла таких любит, – позволил себе замечание Брунетти. – Что было дальше?
– Насколько я помню, погода в тот день была отличная. Те двое ушли из квестуры вместе, болтая, как два закадычных друга. – И после паузы Вианелло добавил: – Странно, что они за руки не держались…
– А ты что?
– А я шел следом за ними, делая вид, будто их разговор меня не интересует. Со мной был еще один полицейский, – уже не помню, кто именно, – так что мы иногда перебрасывались с ним словечком. Но я все равно многое услышал. – Вианелло помолчал и наконец сказал: – Трудно было не услышать.
– И о чем шла речь?
– О молоденьких девочках.
– Вот как? – вырвалось у Брунетти. – Но от квестуры до
– Моя бабка любила повторять: «Божье милосердие повсюду!»
Вианелло встал с диванчика, и вскоре они вместе направились в квартал Кастелло.
7
Вечерело, но погода была такая хорошая, что не пройтись пешком было бы просто преступлением. Казалось, что почки глицинии, разбуженные теплом, прокачивали свои зеленые мышцы-листочки, совсем как атлеты разминают ноги перед спринтерским забегом или прыжком; еще чуть-чуть, и они начнут карабкаться вверх по кирпичным садовым оградам на стороне канала, противоположной той, где сейчас находились Брунетти с Вианелло. Пройдет неделя – и соцветия-метелки повиснут над водой, а еще через две в одну ночь превратятся в светло-лиловую пену с дурманящим ароматом, и, почуяв его, каждый прохожий, не важно, он или она, подумает: «Ради всего святого! В такой день – работать? Таращиться в монитор, когда там, за окном заново начинается жизнь?»
Для Брунетти весна была чередой воспоминаний-ароматов: сирени в дворике венецианской церкви Мадонна-дель-Орто; майского ландыша с Мадзорбо[56]: эти букетики продавал возле церкви Джезуити один старик, много лет подряд, так что никому и в голову не приходило оспаривать его право торговать в этом месте; а еще – легкий запах пота, доносившийся от свежевымытых тел пассажиров, с наступлением весны переполнявших
Если у жизни и есть аромат, то один из этих, весенних. В такие дни Брунетти посещало желание «укусить воздух», чтобы ощутить его вкус, – да, это невозможно, и что с того? В общем-то, еще рано заказывать
Брунетти с детства испытывал в это время приступ доброжелательности ко всему и всем вокруг; это было похоже на пробуждение после эмоциональной зимней спячки. Глаз радовался всему, что видел, а возможность пройтись пешком просто-таки опьяняла. Словно пастушья овчарка, комиссар повел Вианелло тем путем, которым ему самому хотелось пройти – мимо церкви Святого Антонина к набережной. Впереди маячило здание
– В такие дни, как этот, особенно хочется все бросить.
ebooksa