Кража в Венеции

22
18
20
22
24
26
28
30

Пока она отпивала понемногу из бокала и перекатывала вино на языке, Брунетти присмотрелся к тестю и теще внимательнее. На лице у конте прибавилось морщин, в волосах – седины, однако он все еще держался очень прямо, хотя и не выглядел таким высоким, как раньше. Контесса же, кажется, ничуть не изменилась, только ее волосы стали еще светлее. Много лет назад она предусмотрительно объявила солнце своим врагом, и теперь на ее лице не было ни морщин, ни пигментных пятен.

Паола прервала размышления мужа.

– Вино еще довольно молодое, чуть терпковатое, но на следующий год станет идеальным! – Она посмотрела на Гвидо и сказала: – Значит, в следующем году мы будем приходить к вам чаще!

С этими словами она наклонилась и ласково прикоснулась к матери, а потом завела разговор о последнем «академическом» достижении Кьяры.

Конте не спеша вернулся к окну, и Брунетти, который мог бы любоваться этим видом бесконечно, последовал за ним. Глядя вниз, на воду, с высоты четвертого этажа, тесть сказал:

– В детстве я там плавал.

Он отпил из своего бокала.

– И я тоже. Но не тут, в Кастелло, – сказал Брунетти. И добавил, представив себе воду: – Теперь страшно даже думать об этом, правда? Я имею в виду, плавать в Гранд-канале в наше время…

– Здесь многое переменилось к худшему, – сказал конте, указывая бокалом на один из дворцов на другом берегу. – На четвертом этаже Палаццо-Бенелли сейчас расположена мини-гостиница B&B[71]. Ею управляет компаньон наследника, бразилец, и доходов хватает на то, чтобы держать его на кокаине… – Подавшись вперед, Орацио Фальер указал на соседний дом, расположенный на этой стороне канала. – А через два дома живет человек, который через друзей добился, чтобы его назначили инспектором Комиссии по изящным искусствам, и теперь консультирует по поводу разрешений на реставрацию.

– Консультирует?

– Так это теперь называется. Мой знакомый, англичанин, захотел перестроить piano nobile[72] в одном палаццо возле Риальто, но для этого пришлось бы разобрать стену с фресками шестнадцатого столетия. Он обратился к моему соседу за консультацией, а потом получил разрешение.

– Разве это возможно? – Брунетти спросил из искреннего любопытства, не собираясь заниматься этим случаем профессионально.

– Фрески были скрыты за фальшстеной, возможно, несколько веков, и нашли их рабочие, демонтировавшие эту самую стену, так что ни в каком реестре культурных ценностей они не числятся. Рабочие, все поголовно, – молдаване, и им все равно. Поэтому после консультации стену с фресками благополучно снесли.

– Этот консультант – он же венецианец?

Об этом можно было бы и не спрашивать. Брунетти прекрасно знал, о ком идет речь, и слышал немало историй о разрешениях на строительство и о том, что нужно делать, чтобы их получить, но из внутреннего самоедства хотел услышать подтверждение.

– Они все – венецианцы. – Конте произнес это слово с таким отвращением, словно речь шла о педо-или некрофилах. – И те, кто решил, что круизные суда и впредь будут сотрясать город, до обрушения, и загрязнять его, словно это какой-то Пекин; и те, кто настаивает, что проект MOSE, который обещает нам столько чудес, сработает; и те, кто управляет единственным казино на планете, работающим себе в убыток.

Брунетти слышал это годами, тысячу раз повторял сам, ну и что? Он произнес вслух вопрос, который часто задавал самому себе:

– И что вы собираетесь предпринять?

Конте посмотрел на него с искренней симпатией.

– Я так рад, что мы наконец-то начали разговаривать друг с другом, Гвидо. – Тесть отпил из бокала и поставил его на стол. – Последние пять лет я делаю единственное, что могу.