— Когда это?
— Да ещё когда мы письма друг другу писали.
— Ты что-то путаешь. — Юра нахмурился, подозрительно посмотрел сперва на Ленина, потом на Володю. — Может, тебе кто-то другой рассказывал?
Володя задумался, вспомнил и, потупившись, ответил:
— Может, и так…
Ему рассказывала об этом Света. Как он мог забыть? Но тогда Володя только переехал в Харьков и всё, что узнавал об этом городе, так или иначе связывал с Юрой. Потому что это был его родной город. Неудивительно, что даже авторство глупых шуток про Ленина память Володи приписала Юре. Тем более такие шутки были вполне в его стиле.
Они шли по ровным асфальтированным тропинкам парка Шевченко, Юра вертел головой, то улыбался сам себе, то хмурился.
— Всё так изменилось, — сказал задумчиво, когда они проходили по мостику через овраг, внизу которого журчал тонкий ручеёк. — Каких-то баров понастроили, киосков. Раньше тут было пусто.
Несмотря на будний день, в парке шумел народ. Орала детвора, гуляющая перед занятиями в ДДюТ, спешили на пары студенты Каразинки. Гудели свистками продавцы игрушек и сувениров, шелестели пёстрые фольгированные шарики, парящие над прилавками.
— Ты хоть успел по городу погулять? — спросил Володя.
— Нет, когда мне? — Юра пожал плечами. — Я приехал всего на три дня — и то один, последний, специально выделил для «Ласточки». Перед концертом репетировал сутками напролёт. Нужно ведь было с оркестром сыграться, прогнать программу не по одному разу. Так что только ел, работал и спал.
Они дошли до здания пиццерии — большой стеклянной коробки, скрытой в тени деревьев. На веранде были расставлены столики, но небо с самого утра затягивало тучами — мог пойти дождь. Поэтому Володя предложил сесть внутри.
Когда они расположились возле окна, Юра хмыкнул, театрально принюхиваясь.
— Пахнет знакомо. Хотя как я могу помнить запах спустя столько лет? — он хохотнул. — Но, вообще, та пиццерия была совсем другой. Знаешь, я ещё такую классную летнюю площадку помню: там столики и стулья были высечены из срубов деревьев. Огромные круглые пни — столы, а пни поменьше, с вырубленными спинками, — стулья.
Володя кивнул.
— Я помню ту летнюю площадку… — Он не стал уточнять, что приходил туда тоже со Светой — воспоминания о ней были бы сейчас лишними. — Ну а в целом какие у тебя впечатления от города детства? Харьков на что-нибудь вдохновил?
Юра уставился на него, изогнув бровь, будто его удивил вопрос про творчество.
— Неопределённые, — размыто ответил он. — Когда жил в Харькове, нечасто бывал в центре, хотя мой дом в двух станциях метро отсюда. Помню, что город был пустой — не в плане людей, а… серый, как всё при Союзе. Рекламы не было вообще. А сейчас машин стало больше, яркие вывески повсюду. Но в целом, как по мне, современный Харьков мало чем отличается от любого другого города мира. У него, конечно, есть своя история, и её видно… — не закончив фразы, Юра замолк — им принесли заказ. Дождался, пока официант расставит тарелки и отойдёт, и продолжил: — Сложно сказать, вдохновился ли я. Это скорее воспоминания и размышления, которые могут вылиться во что-то позже… Этот город для меня — всё-таки часть жизни. И то, каким я его вижу, — лишь моё восприятие, след, который я оставил здесь, люди, которых я знал. А другие, вот, например, ты — видят его по-своему. Ты ведь тоже связываешь с ним что-то своё, личное… — он поймал внимательный взгляд Володи. — Что ты так смотришь? Думаешь: «Ой, ну ты и расфилософствовался, давай уже ешь?» Ладно! — и принялся резать пиццу.
Володя прыснул и поспешил его заверить:
— Нет, конечно, я так не думаю. Мне просто интересно тебя слушать.