Пастушок

Ася вздохнула.

– Женечка, ты ребёнок. Во-первых – он не дебил, чтоб с тобой знакомиться, и, тем более, ехать чёрт-те куда. Во-вторых, я вижу в твоей идее ещё парочку изъянов.

– Что ты имеешь в виду?

– Изъян первый – упырь упыря не тронет. Изъян второй – тот, кто будет писать про тебя роман, окажется вынужденным затронуть и этот важный аспект. Если на страницах романа появится провокатор из центра «Э» с эрекцией на Эзопа, автора упакуют за экстремизм. Мне его заранее жаль.

– Кто такой Эзоп?

– Эзоп – это тот, кто делает попы из жоп. И плюётся кетчупом.

– Чёрт возьми, – задумалась Женька, – это проблема! Но я подумаю.

– Думай. Как там Серёжка?

– Хрипит. Говорит с трудом. Пульс – около сотни, температура всё время за тридцать восемь.

– В больницу его вези! Пусть это случится там. Иначе потом …

– Да он не бревно, чтоб его везти! – опять распалилась яростью Женька, сжав телефон, – и не провокатор! Он – человек!

– Я с тобой согласна… Ой, всё, пока!

Раздались гудки. Было уже два часа дня. Соскочив с рояля, Женька с трудом нашла свою лупу и стала производить осмотр места происшествия. Для начала она, понятное дело, обследовала рояль – сдувала пылиночки с каждой клавиши, поднимала крышку, дёргала струны. Даже вползала под инструмент, хоть пыли там было столько, что пришлось долго чихать. От этих ужасных звуков рояль постанывал. Потом Женька очень внимательно изучила мебель, убогую бытовую технику, свою собственную гитару, шторы и подоконники. После этого начала исследовать половицы. За этим делом её и застала Оля, которую прислала расчувствованная бабушка. Валентина Егоровна попросила внучку вручить Евгении Николаевне кабачок, в обмен на пирог с черникой. Самостоятельно открыв дверь и сразу увидев почти раздетую Женьку, ползавшую на четвереньках с лупой в руке, Оля удивилась.

– Ты чего делаешь?

– Я ищу крошки упырей для мышей, – ответила Женька, – тьфу, то есть отрубей! Ведь Упырь Лихой мог их притащить на своих лаптях!

Оля убежала, молча положив овощ на табуретку в прихожей. Женька его вскоре обнаружила и до крайней степени удивилась – откуда взялся? Естественно, он был также обследован на предмет экстремизма… тьфу, упыризма! Ещё через пять минут в квартиру вошли три кумушки – Валентина Егоровна, Галина Васильевна, Роза Викторовна. Они приволокли Ирку, сказав ей, что её Женька сошла с ума. Ирка упиралась, крича, что там никакого ума никогда и не было и что если Женька вправду припёрлась, пусть её, Ирку, тащат не к ней, а к матери и к отцу на Новокосинское кладбище. Вслед за этой процессией шли и все остальные жильцы подъезда, кроме двоих – Серёжки с Маринкой. Их заменяли Захарова с Андриановой. Поглядев на высоко задранный Женькин зад в узеньких трусах, полтора десятка мужчин и женщин вполголоса обменялись разными мнениями. Потом Керниковский решил уйти, пока не всплыла информация о его причастности к катастрофе с Женькиной головой. Ушли и Галина с Дарьей Михайловной, удручённые тем, что их одурачили.

Пока Ирка выла и верещала, что Женька – дрянь, тупица и недоучка, её младшая сестра подползла вплотную к её ногам – а Ирка была босиком, и стала рассматривать через лупу ногти, с которых лак давно слез. И вдруг она задрожала всем своим телом, сложенным втрое.

– Ирка! Грани и цвет ногтей говорят о том, что у тебя – большая предрасположенность к раку прямой кишки! Сейчас я их сфоткаю и отправлю снимки специалистам! А потом сфоткаю твою задницу!

Тут у Ирки сразу все её волосы встали дыбом. Забыв о том, что Женька – тупица и недоучка, она мгновенно вытолкала всех вон и стала снимать трусы. Но Женька уже от хохота за живот держалась, вставая на ноги.

– Ха-ха-ха! Вот дура! Я развела тебя, как лохушку! Подохнешь ты не от рака, а от удара молнии, потому что башка у тебя – чугунная! Как горшок! Ой, я не могу!