Холмов трагических убийство

Неожиданно для него раздался первый выстрел со стороны блюстителей закона. Фургон начал чуть подпрыгивать, но не более – Рон попал в одно из колес, что уже было отрадно для преследующих. В голове же у него была только одна мысль: “Легковая пассажирская, легковая пассажирская, легковая…

Я ждал, когда он расскажет всю правду, всю правду о нас двоих. Никто другой не мог мне рассказать ее честнее, но я все равно поначалу не верил ему, отказывался верить. Безрассудство, одержимость пытаются все время убить нас, но я понял – мы не должны поддаваться им, обязаны бороться с ними.

А что, если не можешь, Сол? Что, если искушение слишком велико, а? Ты когда-то в жизни желал чего-то, что никогда не получил бы? Одна только мысль об этом одурачивает тебя, ты забываешь о всем, о чем думал. Предмет твоих мечт, вот то, что губит тебя. То, чего ты хочешь, по иронии, становится тем, что тебя убивает. Жизнь, она любит пошутить, знаешь? Любит заигрывать с историями, может нечаянно сплести несколько историй в одну. Я не чувствую, как провожу линии, когда пишу это, потому что пишу это не я, за меня пишут мои мысли. В полночь, когда все засыпают, просыпаются они, и начинают подсказывать, обогащать твою душу и давать ей то, чего раньше у нее никогда не было. Ты можешь назвать это безумием, но на деле – это гениальность. Звучит самовлюбленно, но это правда, чистейшая правда, о которой ни от кого другого ты не узнаешь. Никто не хочет того, чтобы ты был счастлив, Сол, у тебя нет этого человека. Неужели ты не понимаешь то, о чем я пишу? Если твой ответ “нет”, то ты лукавишь, причем очень явно. Задумайся на секунду, могут ли те, ради кого ты готов на все, пойти на все ради тебя? Ты знаешь каково это быть – непонятым. Понимаешь, как иногда хочется поговорить со стеной, возле который пишешь, потому что это единственный друг, который может молча выслушать тебя? В душе все мы создатели историй, просто у кого-то выходят драмы, а у кого-то комедии.

Из заметок С. Планка из “Дела о Безликой Семерке”

…Пассажирская”. Он уже видел все исходы этой ситуации, подобно искусному детективу, просчитывающему каждое действие преступившего закон, и они его отнюдь не обрадовали. Повелев Джону еще немного снизить скорость, ему удалось попасть еще по одному колесу, но больше – ничего. Два задних колеса отдавали искорками и с неизмеримой скоростью нагревали дорогу, скользя колесами по асфальту. В то же время из-за окна грузовика вылетали очередями пули, несколько из которых на мгновение приближались к полисменам на довольно невеликое расстояние, вплоть до нескольких сантиметров у головы.

– Хватит медлить! – засуетился Донлон и попытался объехать фургон с другой стороны.

В ответ на такую дерзость тот вильнул хвостом и ударил задней частью нос патрульной.

– Что с ними не так, мать твою!? – не на шутку испугался полицейский, судорожно возвращая руль в изначальное положение. -Нам нужно подбить им все колеса, чтобы уж точно лишить возможности уклоняться.

– Я не могу попасть по передним двум, пока мы сзади их. – пытаясь перекричать сигналы и звук обхватывающих уши потоков ветра, выкрикнул Рон. -Все же попытайся сравнить с ними расстояние, нам это необходимо.

Джон молча надавил на педаль еще сильнее, и машина рванулась вперед. По лобовому стеклу проскользило еще три пули, и все они – в разные места. Патрульная двинулась правее, как с другой стороны появилась другая патрульная. Это был отряд других констеблей. Уэбли помахал тем рукой в знак того, что ему не нужна помощь, и сделал предупредительный выстрел. Полицейская машина вмиг отделилась от двух соперничающих автомобилей и дала возможность маневру – Донлон резко повернул руль, и вот уже они были на одном уровне с угонщиками.

– Стреляй! – опять вскрикнул Донлон, отклонившись к спинке кресла.

Его напарник неуверенным движением нажал на курок, и раздался звонкий звук – пуля попала в кузов. Он немедленно еще раз попытался выстрелить, но у него ничего не вышло.

– Что за черт? – начал ругаться Уэбли, не понимая в чем дело, а затем вдруг все по-прежнему с энтузиазмом воскликнул. -Ненавижу, когда заканчиваются патроны!

Он перезарядил магазин и выстрелил наперед, надеявшись попасть в окно. Выстрелы пришлись почти в нужное место, но были недостаточно точны. А как известно, либо твоя пуля пробивает череп, либо чья-то пуля пробивает череп тебе: из машины опять выглянуло хитрое лицо и еще три оглушительных удара.

Джон почувствовал трудность в управлении, будто одно из колес не поворачивали вместе с остальными. Он, понимая, что шина проколота, глубоко вздохнул, и в его глазах вспыхнула ненависть, самая настоящая, неподдельная.

У одержимости есть два главных двигателя, что управляют всем, чем только можно управлять – любовь и ненависть. Обе они непрерывно ведут человека на свершения того, чего бы с холодной головой он никогда бы не сделал. Они могучим составом сбивали все на своем пути – начиная от все других чувств, заканчивая посторонними людьми. Я понял это тогда, когда нашему делу пришел конец. День проснувшихся улиток, да! Как сейчас помню его, и все произошедшее. Покинуло ли меня чувство вины? Нет, определенно нет. Но сейчас я понимаю, что выбора у меня не было, отчего мои страдания слегка ослабевают. Говоря о том, что все мы должны двигать мир к прогрессу, большинство людей не задумываются, что для прогресса сперва нужно вернуться в начальную точку.

Регресс, Сол. Вы уже перестаете замечать мои действия, будто бы совсем одурачили друг друга. Что ж, у меня есть две версии: либо вы в конец сошли с ума, либо поджидаете нужного момента. Но знаешь, что хуже всего получается у ненормального человека? Ждать, ждать неизвестного. Но разве вам уже нужно чего-то ждать? Вы превратили свою жизнь в мучения, точнее я их в это превратил. Управлять судьбами, Джон говорит? Ну так пусть испробует это на себе, пока валяется в конвульсиях в своем жалком кабинете! Сходить с ума – значит терять все, что только получишь. И гениальность тут не причем, не стройте из себя замученных творцов, вы такими совсем не являетесь. Созидатели, в отличие от вас, полный идей, а вы лишь кучка никчемных идиотов. Думаю, не стоит говорить, что я вас окончательно обыграл. Записки продолжились, а тела – нет. Может, вы очень недооценивали одного из своих знакомых?

Донлон стал медленно обгонять фургон, чтобы занять более удобную для атаки позицию. Вдали он заметил крутой поворот, поэтому решил не медлить и получить преимущество прямо сейчас. В любой перестрелке, к слову, он видел настоящий тактическое соперничество не только точности, но и ума, и пусть даже в этот день сидел за рулем, все равно понимал, что правильное позиционирование – необходимое условие для роковой пули, удачно пронзающей противника. Он прекрасно знал, что любое лишнее движение, и вот ты уже находишься под траекторией полета такого маленького, но смертоносного снаряда, разрывающим своим попаданием не только плоть, но и душу от осознания того, что все, что ты распланировал на жизнь в одну секунду становится ничем. Она пропивается тебе не в сердце, а в душу, заглядывает туда и открывает все ее секреты, которые начинают испаряться наружу, истощая и самого пораженного. Если дорога не приводит в тупик, значит она не может быть неверной, не так ли? Так и весь путь пули, но самое страшное, когда она проходит насквозь – тут от понимания смерти никуда не убежишь, но оно придет далеко не сразу.

И тут становится не по себе от той мрачной и не поддающейся никакому логическому описанию мысли, что от одной лишь по счастливой воле судьбы выбранной позы, можно избежать того, что все твои труды за мгновение станут бессмысленны. Когда пуля пронзает тело, сначала у тебя горят глаза, ты хочешь сказать все, что ты не сказал за свою крохотную жизнь, а затем все, что осталось в твоей душонке, начинает бесследно пропадать, уходить в глубину, пока ты окончательно не закроешься от мира сего. В последнее время я все больше пишу отчеты, подобно Солу, и, кажется, начинаю сходить с ума – речь моя становится невнятнее и нелогичнее, а выводы из суждений стали совсем неочевидными, какими казались мне ранее. То ли я стал меньше высыпаться, то ли… Почему я не помню, как мне приходилось писать некоторые предложения? Мик говорит, мне надо бы отдохнуть, но я не могу закончить дело. Приостановить – да, закончить нет. Паузы на жизненном пути, как говорил мне один верный (до поры до времени) друг, дают нам время пораскинуть мозгами. Но можно ли верить человеку, предавшему дважды?

Дважды? Ты не рассказывал мне о втором случае, Джон. Неужели ты во второй раз наступил на те же грабли, Донлон? Ах, как мне нравится вести разговоры с самим собой, с самим собой (ты уже чувствуешь, как повторяются слова в твоей голове) – так никто не может даже попробовать навязать тебе свое никому не нужное мнение, цена которому не превышает цены пустых слов.