Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

22
18
20
22
24
26
28
30

К установленному сроку вершителей российской политики, принятых Крутовым скрытно и порознь, пригласили в кабинет главного чекиста. Первым вошёл и разместился за столом для совещаний Зарукин. За ним последовал Лонской. На присутствие премьер-министра он отреагировал сдержанным удивлением: поднятием бровей и молчаливым рукопожатием. Рокецкий же, увидев ненавистных противников, по-женски прикрыл удивлённо раскрытый рот ладонью, фыркнул и попытался покинуть место сбора. Не получилось: проинструктированные чекисты просто-напросто не выпустили его за порог.

– Что это значит?! – оскорблённо взвизгнув, вынужденно прикрыл дверь Полуметросексуал, возвращаясь на исходную позицию.

– Это значит, – с внешним спокойствием проговорил Крутов, – что отсюда никого не выпустят и сюда никого не впустят, пока я не разрешу. Здесь у меня сосредоточены такие силы и средства, что мало никому не покажется. Кстати, настрой у моих ребят соответствующий, да и в обществе – тоже. Из-за известных событий ваш рейтинг…, – жестом ниже пояса он обозначил воображаемую черту, – опустился до предела.

– Что, …и меня не выпустят? – с вызовом осведомился Лонской.

– И вас, Лев Максимович, – всё столь же невозмутимо подтвердил Григорий Иванович.

– Что, и меня?! – поражённо спросил Зарукин.

– И даже вас, Геннадий Петрович, – несокрушимой скалой стоял главный чекист.

– А вы понимаете, чем для вас чревато…дерзкое самоуправство?

– Ещё бы, Геннадий Петрович.

– Чего же вы добиваетесь?

– Первоначально того, чтобы вы прочитали совершенно секретную аналитическую записку об операции под кодовым названием «Антитеррор», составленную мной.

– А затем?

– А затем, полагаю, найдётся крайне острая тема для совместного обсуждения. Более того, я даже не полагаю, а уверен в том. И до того я вас, уж извините, не выпущу ни за что.

– Неслыханная наглость! – вскрикнул Рокецкий, нажимая на кнопки сотового телефона.

– Здесь связь есть только у меня, – утихомирил его генерал армии.

Зарукин хмыкнул, Лонской пожал плечами, и оба углубились в представленную им информацию. Рокецкий помялся, и, от безысходности, тоже подсел к столу и погрузился в чтение.

Материал аналитической записки был специально адаптирован под приглашённых. В нём, в частности, была выпячена и роль Лонского в продаже «скунсам» доносчика Подкользина, и неблаговидные поступки Рокецкого в гибели Дианы и сношениях с зарубежной неправительственной организацией «Британский Консультатив», причастной к теракту в отношении российских дипломатов, и «пассажи» Коданского – ставленника Зарукина. В финале следовало неумолимое резюме о том, что за клановой борьбой лица, причастные к изложенным фактам, забыли о судьбе России. Вследствие разобщённости элиты резко ослабли и позиции страны на внешней арене, а успешное противодействие террористическим акциям явилось не результатом слаженных действий всех ветвей власти, а героизма простых россиян.

Излагаемые положения подтверждались конкретными доказательствами. Если поначалу государственные горе-мужи несогласно морщились, пренебрежительно кривили губы и саркастически усмехались, то ближе к концу их руки охватил тремор, физиономии стали багрово-красными, а пиджаки под мышками пробил пот. Завершив чтение, всякий из них избегал взгляда с кем-либо.

– Вот почему я собрал вас, – прервал молчание председатель КГБ. – Скажу круче того: я не выпущу вас до тех пор, пока вы не найдёте общего языка. И не на словах, а на деле. Не собирался и не собираюсь читать вам нотации, но по вашей милости страдает народ. Решайте.

– …Предположим, мы не договоримся, – первым опомнился от невиданного нахальства Лонской. – Ну, не станешь…Ну, не станете же вы, Григорий Иванович, в самом деле, держать нас…кхе…взаперти?