Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

22
18
20
22
24
26
28
30

На новатора нашло озарение при исполнении заказа Бэллы Разиной. На кварковом томографе он зафиксировал нейронный поток в мозгу певицы, сопровождавший её откровенные переживания в процессе восприятия сенсорно-электронного модуля любовника Магнуса Воронова. И предположил, что между данным конкретным нейронным паттерном и чувствами эстрадной дивы

имеется прямое соответствие.

При следующем посещении салона светской львицей, он предложил ей испытать виртуальное общение с Магнусом новым способом. И уже напрямую транслировал записанные нейронные паттерны в её мозговой «центр удовольствия». Без сопровождения сенсорно-электронным модулем. После сеанса Бэлла была краткой:

«Знатно прокатило!».

Теперь, открыв единицу нейронно-физиологического эквивалента конкретного чувства конкретного человека, Листратов методично и последовательно сделал три вещи.

Первое. Обладая мозговым оружием точечного характера, он постепенно обнаружил в мозолистом теле вентральные микроучастки, воздействуя на которые, вызывал в пациенте не просто общее оглушающее ощущение удовольствия, а варьировал интенсивность и тонкие разновидности его: эстетические, вкусовые, эротические, половые и иные виды приятного насыщения.

Второе. Вследствие предыдущего сотрудничества с КГБ, Георгий не мог отчасти не проникнуться чекистской идеологией. Потому он задумался о том, что далеко не всегда имеется возможность работать в условиях салона, когда клиенты напрашиваются к нему, и потому предельно открыты. А если требуется «расколоть» субъекта, не желающего вступать в контакт?

Ведь преимущество Георгия (что и у психологов с психиатрами, к которым люди идут за помощью, как к Богу) заключалось в том, что клиенты изначально входили в сферу его влияния с обнажённой психикой, становясь беззащитными перед отслеживающим их разумом. От них действие модулятора получало абсолютно откровенную оценку. Ибо пациент никогда не лгал на счёт своих ощущений.

Потому в ходе контактов с Разиной Георгий разработал

подлинный технический шедевр – полиграф verus14 или детектор правды, работа которого базировалась на железно работающем принципе обратной связи: понравилось – не понравилось. При положительном эффекте (например, состояние эстетического экстаза) подладиться «под субъекта», было делом техники, точнее – делом модулятора. Прибор «по команде» детектора отсекал негативные виды стимуляции, а воспроизводил и отправлял в мозг наиболее удачные и приятные для клиента модификации импульсов – нейронных паттернов. Такие импульсы в терминологии изобретателя получили наименование позитивного раздражителя.

Чтобы «безмозглые дуралеи», как называл подопытных Листратов, в принципе не могли заподозрить, что аппарат их зондирует, был сконструирован дистанционный полиграф verus. Это устройство функционировало на расстоянии от объекта исследования. Кварковые анализаторы детектора правды уже не нуждались в проводах, электродах, датчиках.

Третья вещь родилась тогда, когда Георгий задался вопросом: «А что, если конкретный позитивный раздражитель в приемлемых параметрах усилить?» Сказано – сделано. Так на месте модулятора возник его усовершенствованный «потомок» – дистанционный резонансный генератор или резонатор, как его коротко обозвал «угодник чувств человеческих». А полиграф verus был составной частью нового агрегата. С помощью «резонатора-потворника» (для которого тиара была уже излишней) новатор мог «срежиссировать» психическое состояние. Но!…здесь неизбежна важная оговорка: эффективность такого воздействия жёстко зависела от настроения человека. Иначе говоря, прежде надлежало «потрафить» установке «дуралея». Создать ему соответствующий располагающий фон, уловить его позитивные раздражители, на основе которых сгенерировать нужные нейрофизиологические паттерны. А уж подкрепить импульс было делом техники.

Отныне Листратов осуществлял не просто усиленную, узконаправленную и глубинную стимуляцию мозговой деятельности…Интенсификация эффекта достигалась также и тем, что резонатор проектировал нейронную дугу от «точки» мозолистого тела к нужному месту на коре мозга. Возникало ассоциативное замыкание, и пациента «коротило» так, что на процедуру он подсаживался основательнее, чем наркоман на иглу.

Теперь Бэлла Разина «нехило повизгивала» в персональной кабинке и без сенсорно-электронного модуля, и без Магнуса Воронова. Поразительно, но после нескольких таких сеансов она снова стала писать песни…

«Обкатав» аппаратуру на публике, Георгий рискнул применить её и на Милене. Правда, в этом случае он работал исключительно

бережно, затаив дыхание, «сдувая пылинки» и трепеща от восторга. «Ювелирная нюансировочка! Супертюнинг! Нейронный поцелуй!», – любовно шептал он, «ловя микроны» на вращаемых тумблерах резонатора, и «мониторя» состояние девушки.

Неудивительно, что он «влюбил в себя» Кузовлёву. И в дальнейшем периодически «подогревал» навязанное чувство влюблённости. Но то, что без проблем можно было обеспечить в Москве, начисто отпадало в российских провинциях – резонатор в карман не положишь.

Очутившись в уральской глухомани, Листратов горевал, что без нейронной подпитки Милена становилась всё менее управляемой. Вот и сейчас Кузовлёва, услышав его словесный отпор про то, что Москва слезам не верит, заплакала, пряча от него свой тонкий и прекрасный профиль, не внимая его увещеваниям. А её горе было для Георгия стократно горше собственного. Он остановился, прижал голову Милены к своей груди, ощущая тугой комок горячего сочувствия, стянувший горло, и принялся неумело утешать любимую, не в силах подобрать нужных слов:

– Солнышко моё! Умоляю, не надо…Тебе же нельзя нервничать…Не надо…Ну…

– Гоша, Гошенька, Гошунчик, мой хороший! – уже рыдала она. – Пойми, мне не жалко, что я умру, мне нашего Кешеньку жалко, Кешеньку!…