Руки прочь, профессор

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я этого не говорила, – бурчу совсем тихо, но так, чтоб он услышал и, отворачиваясь, добавляю окончательное: – и не дождетесь, что я это скажу. Вот!

Он ничего не говорит. Но хотя бы хмыкает не грубо. И на том спасибо!

Как-то… Не срастается у меня с тем, чтобы попросить его остановить машину. Потому что часть меня ощущает – все, что я выиграла сегодня, весь этот неожиданный буфер уважения, можно легко потерять снова. Утечет бесплотным дымом сквозь пальцы.

Да и… Не хочу я вылезать из его машины и тащиться в метро.

Мы даже не проговорили толком ситуацию с Анькой. Мы об этом молчим, и чувствуется, что осколки этой истории режут нас изнутри, обоих, но все еще никак не прорвутся наружу.

В какой-то момент Ройх щелкает кнопкой магнитолы и – о чудо. Из динамиков я слышу хриплый голос Дэна Рейнольдса*.

Да нет.

Да быть того не может!

И все-таки я это слышу…

Dreams will make you cry, cry, cry

Everything is temporary

Everything will slide

Love will never die, die, die…

Сама не замечаю, как начинаю подпевать. Тихонько, несмело себе под нос.

Люблю эту песню. Она красивая…

Далеко не сразу замечаю, что переливчатое “so fly high, so fly high” в последнем куплете мурлычу уже не одна. А когда замечаю… Просто тянусь к кнопке повтора трека.

Раз слова не клеятся, сейчас мы их споем!

Когда Ройх выруливает к заправке – от неловкости, вызванной дурацким разговором, не осталось и следа. Мы еще не говорим, но это потому что предпочитаем на два голоса напевать.

На стоянке обломщик Юлий Владимирович безжалостно тыкает в кнопку стоп.

– Все так хорошо было, – бурчу тихохонько, – или что, это вы стесняетесь того, что вам медведь на ухо наступил? Так вы не волнуйтесь, я никому об этом не расскажу. Мне и самой это имидж здорово подпортит.