Руки прочь, профессор

22
18
20
22
24
26
28
30

– Льстишь, холера? – хмыкаю не без удовлетворения, пока ворота медленно отъезжают в сторону.

– А это… Ваш? – Катерина хлопает глазами, вытаращившись на меня.

– Жаль тебя разочаровывать. Дом моего друга. Но строил его я, – ответ выходит насмешливым, пока мы осторожно въезжаем во внутренний двор. Вопреки ранней весне тут уже пытается зеленеть мужественная газонная трава.

Глаза и губы моей холеры складываются в одно восхищенное: “О-о-о”.

– И вам хватает времени? Тут и в универе…

– Когда начинается стройка – с трудом. Но я справляюсь, – улыбаюсь и сам нажимаю кнопочку на замке её ремня безопасности. Высвободившаяся Катерина тут же дергает ручку двери.

– Подожди…

Увы, я запоздало припоминаю, чем чреваты внезапные визиты незнакомцев в этот дом. Вот только поздно. Катерина бежит вперед паровоза и вылезает на улицу, явно чтобы поизучать плод дел моих поближе. Все что мне остается – торопливо путаться в собственном ремне и выскакивать из машины самому.

Увы – я опаздываю. И когда я уже опускаю одну ногу на ровный укатанный асфальт гостевой парковки – сначала слышу короткий напуганный взвизг, потом что-то вроде “плюх”…

– Упырь! – рявкает через весь двор еще не замеченный мной Вознесенский, вряд ли разглядевший опрокинутую на землю Катерину, но скорей заметивший, как резко сорвался его придурошный пес. Тоже впрочем тщетно.

Когда я наконец обхожу машину, чтобы сгрести за ошейник великое зло – моя Катерина уже успевает “пострадать” от этих восьмидесяти килограммов пятнистого слюнявого восторга.

– Упырь, ты совсем попутал? – спрашиваю у любимого кобеля Вознесенского, оттягивая его от сидящей на еще таком осеннем газоне Катерины, – Это моя девочка! Я её облизываю. Всем остальным я за это отрываю языки. Тебе в знак старой дружбы хвост могу оторвать. Ты как, согласен?

Холера, едва поднявшаяся с земли и только-только попытавшаяся очистить пятно грязи с пятой точки, преисполняется лютой кровожадности за мои откровенные намеки.

Нет, блин, на пилоне она крутиться голышом не стесняется, а мне и невинной фантазии вслух проговорить нельзя?

Упырь, впрочем, похабных шуток прекрасный ценитель, и разглядев меня, с удовольствием присваивает мне статус новой цели для облизывания.

Ох, черт!

– Я отомщена, – ехидно хихикает холера, разумно не приближаясь ко мне и к гребаной псине.

– Зато у меня штаны чистые, – отплевываясь от бесконечной далматинской любви я ищу взглядом свое спасение и нахожу.

– Снежок… – простираю к вышедшей на веранду дома богине умоляющую ладонь, и богиня решает смилостивиться над непутевыми гостями.

– Упырь, домой.