Руки прочь, профессор

22
18
20
22
24
26
28
30

Нет. Сергиенко выстаивает пару минут, потом хлопает себя по лбу и бросается обратно в здание. Ну, блин. Опять что-то забыл, склеротик. Даже не факт, что реально обратил на меня внимание. У Женьки вечно какие-то завихрения в голове. Что ни ляпнет – все не в тему.

– Эй, куда уставилась, сестрица? – Вовчик встряхивает меня за плечо.

– Нету больше сил на твою рожу смотреть, – огрызаюсь зло. Досадую на Сергиенко, на себя, что на него понадеялась, на весь гребаный мир, который не может избавить меня от компании моего мудака братца.

– Ты себя не по-людски ведешь, Катюха, – наконец-то сквозь фальшивую гримасу на лице Вовчика проступает настоящее его лицо – ублюдка, который распускал руки, стоило только нам одним остаться дома, – я просто с матерью хочу повидаться. Хер ли ты ерепенишься?

– Потому что ты к ней за деньгами пойдешь, – пожимаю плечами, – потому что последний раз, когда я только тебя упомянула – ей стало хуже. Потому что её опекун сейчас я, и иди ты в жопу, Вовчик.

– Слышь, родная, – Вовчик с силой встряхивает меня, прихватив за куртку, – ты видать забыла свое место, да? Я могу напомнить. Ты после этого на своей блядской работке еще долго жопой не покрутишь. Она у тебя черная будет.

Где-то внутри меня поднимается страх. Холодный такой, до костей пробирающий. Потому что это раньше Вовчик бил в полсилы, так чтоб синяков не оставалось. Боялся отца. А сейчас – да похуй ему. Я ему сдачи дать не смогу. Никогда не могла.

Сжимаю зубы отчаянно. Нихрена я ему не скажу. И он, наверное, не осмелится бить меня прямо тут, но так ли далеко – затащить за угол? И ори не ори – у универа сейчас уже и народу нет. Все кто освободился – уехали. Только Сергиенко и пробежит. А ему – просто похер.

– Где лежит мать? – Вовчик переходит на откровенное шипение. – Я тебя в последний раз спрашиваю, Катя.

– Извините, – от резкого холодного голоса сзади и над нами вздрагиваем мы оба. Даже я, обмирая от страха и предвкушения пиздеца, не смотрела туда, смотрела на злющую рожу мудо-братца.

Ройх стоит в двух шагах от Вовчика, скрестив руки на груди. Глаза леденющие, скальп на лету срезающие.

Господи, а его-то как сюда принесло?

И почему именно его, блин, опять?!

– Слышь, мужик, не лезь не в свое дело, – мирным, но угрожающим голосом советует Вовчик, – это моя сестра. У нас тут семейные вопросы решаются.

Попутно мне сжимает руку – такой четкий намек: “Вякнешь – втрое опиздюлишься”.

Я даже глаз поднять не могу. Как омертвела вся.

– Да мне похер, кто ты там, мальчик, – скучающе комментирует Ройх, – но если ты от неё клешни свои не уберешь, челюсть с асфальта собирать будешь.

Господи, что угодно мог сказать ведь.

Что он мой препод, что вызвал полицию, или что сейчас охрана подойдет.

Почему сказал это?