Заморская отрава

22
18
20
22
24
26
28
30

А когда кота нет дома, мыши гуляют по столу. Воспользовавшись отсутствием патрона, распутник Хорхе немедленно принимает на территории посольства свою любовницу. Нет, ну как жаль, ну как жаль, что нет никакой возможности представить де Лириа веские доказательства этой встречи. Разве что кликнуть еще кого-нибудь. Но как бы не спугнуть эту парочку, да и вообще – пока найдешь другого свидетеля, время пройдет. Надо дождаться, пока эти двое отправятся в постель, и тогда…

Однако в постель «эти двое» отправляться явно не собирались. Как раз в тот миг, когда их объятия и поцелуи сделались особенно жаркими, они вдруг отпрянули друг от друга (причем Каскос заметил, что отпрянула именно девушка, а Хорхе с трудом разжал объятия) и принялись говорить. Разумеется, по-русски!

Каскос возмущенно фыркнул. Нет, он был не так глуп, чтобы ожидать, что туземка начнет беседовать на чистейшем кастильском наречии. Но она хотя бы могла выразить свои мысли по-французски, как принято во всем цивилизованном мире, так нет же – что-то твердила с невероятной скоростью на этом своем московитском наречии, совершенно непостижимом для нормального человека, изъясняющегося на нормальном языке!

Но хотя Господь не дал Каскосу постигнуть смысл этого разговора, зрением он посольского секретаря все же не обделил, и кое-какие выводы из увиденного Хуан мог сделать. Похоже было, что наши любовники поссорились. По всему видно, речь шла об измене, в которой девушка уличила красавчика Хорхе. Она со страдальческим лицом что-то говорила, а Монтойя вдруг замкнулся в каменном молчании – однако немедленно оживился, когда девушка вынула из складок платья и протянула Хорхе какую-то вещицу.

Тот схватил ее с таким видом, словно это был сосуд с частицей мощей вышеупомянутого Иакова Компостельского, и благоговейно принялся рассматривать, словно не верил своим глазам. Таким образом, получил возможность рассмотреть эту вещицу и Каскос. Это и впрямь был сосуд – вернее, сосудец: маленький розовый флакончик с золотой крышечкой. Благодаря милому другу Иакову, любителю подобных изящных вещиц, в коих он хранил свои любимые духи, Каскос тоже стал знатоком изысканных поделок, поэтому он сразу понял: флакончик представляет собой нечто очень ценное. Неудивительно, что у дона Хорхе глаза загорелись при виде его. Схватив флакончик, он словно бы забыл обо всем на свете, в том числе и о своей любовнице: смотрел да смотрел на дорогую игрушку, не в силах оторваться от ее созерцания, а потом начал заботливо запрятывать в левый внутренний карман камзола. Девушка же воспользовалась этим мгновением, чтобы исчезнуть.

Да-да! Бросив на дона Хорхе прощальный взгляд, в котором огонь откровенной страсти причудливо мешался с водой (в том смысле, что из глаз красотки ручьями лились слезы), она выскользнула за дверь. Дон Хорхе очнулся от своего забытья и кинулся было за ней, но, поскольку вскоре воротился весьма удрученный, Каскос мог сделать вывод, что Монтойя свою подругу не догнал. А может быть, и догнал, но она бросила ему на прощание что-то такое, от чего он окончательно приуныл и оставил все попытки примирения. Постояв немного у окна и, как можно было понять, проводив убегавшую девушку взглядом, он устало, словно обремененный непосильной ношей, вернулся к камину, упал в кресло и неподвижным взором уставился на огонь, сжимая в руке розовый флакончик.

Ну, разглядывать унылый профиль дона Хорхе у Каскоса не было никакого интереса. Вовек бы его не видеть, распутника жестокосердного! Право слово, если бы Каскос мог испытывать жалость к существу низшего женского пола, он пожалел бы девицу, побывавшую нынче в посольстве. Уж очень она убивалась. А для этого красавца вещь, которую он держит в руках (прощальный подарок отвергнутой любовницы, надо полагать!), дороже всех ее слез. Непременно, непременно надо поведать эту душераздирающую историю де Лириа!

Каскос закрыл «глазок», поправил портрет королевы и подошел к окну, уверенный, что увидит, как стражник задерживает непрошеную гостью. Однако этой дерзкой особе опять повезло! Просто поразительно, как заботилась судьба о том, чтобы девица могла незамеченной проникнуть в посольство и покинуть его. В ворота опять въезжала карета, под прикрытием которой девица выскользнула из ворот и бросилась бежать так, словно за ней гнались!

Конечно, никто не собирался за ней гнаться, даже Каскос перестал провожать ее взглядом, потому что узнал карету. Вернулся герцог! Не застал Остермана дома, поэтому воротился так быстро? Или произошло что-то настолько серьезное, что герцогу потребовалось немедленно обсудить ситуацию со своими людьми?

Каскос бросился к двери. Первым сердечного друга встретит он, именно он! Выслушает московские новости, успокоит его, а уж потом выберет удобное мгновение, чтобы поведать де Лириа посольские новости.

Октябрь 1729 года

ИЗ ДОНЕСЕНИЙ ГЕРЦОГА ДЕ ЛИРИА АРХИЕПИСКОПУ АМИДЕ. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

«Ваше преосвященство, у нас поразительного свойства новость! Император неожиданно воротился в Москву, остановился в Немецкой слободе, в Лефортовском дворце, собрал членов Верховного совета, знатнейших сановников, духовных, военных и гражданских, и объявил, что намерен вступить в брак со старшей дочерью князя Алексея Григорьевича Долгорукого, княжной Екатериной.

Событие в своем роде не новость, этого давно и с некоторой боязнью все ожидали, однако в браке молодого, не достигшего еще даже четырнадцатилетнего возраста государя все ясно видят нечестную проделку; все понимают, что Долгорукие, пользуясь маломыслием царя, слишком юного, и не обращая внимания на последствия, спешат преждевременно связать его узами родства со своей фамилией с тем расчетом, что уз этих, при неразрывности брака, предписываемой ортодоксальной церковью, невозможно будет расторгнуть. Однако умные люди понимают, что расчет Долгоруких не вполне верен; при неограниченном самодержавии царей никакие церковные законы не были сильны: об этом свидетельствовали неоднократные примеры в русской истории, да и за примерами такими не нужно пускаться памятью в отдаленные века – ведь еще жива первая супруга Петра Великого, Евдокия Лопухина, внуком своим освобожденная от долгого, тяжелого заключения, и Петр Второй вполне может пойти в этом по следам своего деда. Ходят такие речи среди русских вельмож: «Шаг смелый, да опасный. Царь молод, но скоро вырастет: тогда поймет многое, чего сейчас не разумеет». Конечно, говорят об этом лишь между собой.

Мы с графом Вратиславом уже посылали к князю Алексею Григорьевичу и фавориту просить дозволения поздравить их. Они отвечали нам с любезностью, что мы можем приехать. Третьего дня возвратилась с богомолья принцесса Елизавета и тотчас же отправилась поцеловать руку будущей государыне. Каково это при ее непомерной гордыне?! Ну что же, очевидно, судьба этой принцессы – смирение и забвение. Теперь на словах и в мыслях у всех только Екатерина Долгорукая. По слухам, даже княгиня Прасковья Юрьевна, ее матушка, называет дочь «ваше высочество» и встает при ее входе.

Обручение назначено на конец сего месяца.

Добавлю, что одновременно с браком царя должен свершиться и брак фаворита. Он женится на богатой наследнице, дочери знаменитого полководца фельдмаршала графа Шереметева, умершего в забвении тем человеком, славе коего как военного гения он немало способствовал. Невесту зовут Наталья Борисовна, император благоволит к ней за то, что отец ее, хоть и был приверженцем западных влияний на Россию и даже мальтийским кавалером, отказался принимать участие в гонениях на несчастного царевича Алексея и даже, по слухам, осуждал преобразователя за это кровавое деяние. Наталья Борисовна искренне влюблена в князя Ивана и почитает себя счастливейшей из смертных. Она, очевидно, станет первой фрейлиной будущей императрицы. Боюсь только, что брак фаворита будет началом его падения, о чем сильно хлопочет его отец и его сестра, княжна Екатерина.

Князь Иван с женою поместятся в доме, отдельном от дворца. Он не будет так часто с царем, как бывал доселе, и противники его, конечно, воспользуются этим случаем, чтобы погубить князя Ивана. Сестра ненавидит его, и меня уверяли, будто она поклялась погубить брата, но в то время, как она хочет подкопаться под фаворита, она не совсем уверена в собственном счастье. Царь не имеет к ней ни капли любви и относится весьма равнодушно; кроме того, он начинает ненавидеть дом Долгоруких, но сохраняет еще тень любви к фавориту. Ему еще недостает решимости; лишь только он обнаружит ее, погибнут оба (и фаворит, и его сестра), и здесь произойдут новые и ужасные перемены. Хотя прежде, чем это случится, конечно, пройдет некоторое время, возможно, даже длительное, коим следует умело воспользоваться в интересах нашего короля и нашей католической веры.

И вот еще что напоследок. Отец невесты фаворита, Борис Петрович Шереметев, в 1686 году был послом в Вене. Братья нашего ордена, дети Игнатия Лойолы, обращались к нему с просьбой посодействовать о строительстве в Москве костела, да не в частном доме, а отдельно, чтобы церковь построена была с колоколами, чтобы погребение умерших католиков совершалось открыто, чтобы это подтверждено было государевой грамотою за себя и своих наследников. Шереметев отвечал: «Это и слышать не годится, и костелы римские в российском царствии никогда не бывали и впредь быть тому невозможно». Что же, ваше преосвященство, нам остается только радоваться, что в жены русский император выбрал Екатерину Долгорукую, а не Наталью Шереметеву с такой-то наследственностью. Как говорят русские, без добра не бывает ничего худого, а во всякой бочке дегтя есть своя ложка меда. А впрочем, я не силен в народных русских речениях, в отличие от моего секретаря дона Хорхе Монтойи, который пребывает по-прежнему в болезни».

Октябрь 1729 года

Алекс тупо смотрел в камин, но едва ли видел причудливую игру пламени. Рука его рассеянно поглаживала карман камзола, в котором был заботливо спрятан заветный флакон, а он все еще не верил, не мог поверить, что чудо свершилось: утерянное вернулось к нему, а это значит…