«Эх! Нет в нем решительности! А ведь он казался таким, когда шел занимать трон и когда убил Федора Годунова. А ныне руки боится замарать в крови. А с этими Шуйскими и Мстиславскими нельзя без крови. Сразу своеволить станут. Так уже было не один раз на Руси. Это хорошо понимал царь Иван. И Борис понимал, но за ним не было имени потомка Рюрика. Потому Годунов и осторожничал. А этот чего? Его-то считают сыном Грозного. И это надобно использовать!»
В переходе Бельскому встретился боярин Пушкин.
– Здравствуй, Богдан Яковлевич. Ты от государя?
– Здравствуй, боярин. Был у государя.
– И я к нему.
– Не станет с тобой он говорить. Слишком гневен царь.
– Не твои ли слова разгневали его, Богдан Яковлевич? – спросил Пушкин. – Я ведь знаю, что ты хочешь сделать.
– Знаешь ли, боярин?
– Нельзя того делать ныне, Богдан Яковлевич. Времена не те.
Бельский махнул рукой и пошел дальше. Разговаривать с Пушкиным он не хотел…
***
Боярин Гаврила Пушкин просил царя принять его по срочному делу. Царь не хотел его видеть, но тот настоял.
– Хорошо! Пусть боярин войдет!
Офицер охраны ротмистр Лепинский привел Пушкина в покои Димитрия Ивановича.
Боярин сразу упал на колени.
– Государь!
– Чего тебе, боярин? Ты сказал, что есть дело срочное! Говори о деле!
– Дело касаемо князя Шуйского!
– Снова? – вскричал самозванец. – Снова за Шуйского?
– Государь! Богдан Бельский твердит тебе о новой опричнине! Того делать никак нельзя!