Мажор в деревне

22
18
20
22
24
26
28
30

— Иди в машину, Лена.

— А ты?

— Окна закрою, кондиционеры включу, — отвечает ей брат.

Ходит по дому, закрывает окна. Возвращается в кухню, вновь стоит надо мной, и это почему-то ужасно злит. Ощущение, будто он смотрит на меня сквозь дощатый пол.

Уберешься ты когда-нибудь? Вроде уходит…

Резкий вдох. Несколько тяжелых шагов, и на крышку погреба с грохотом опускается что-то тяжелое…

********    ********

Вадим

Свалил наконец-то! Единственный плюс – могу одеться. Говорят, что со временем глаза привыкают к темноте, и можно что-то разглядеть. Это не мой случай, потому что одежду я ощупывал по швам, чтобы не натянуть шиворот-навыворот. С футболкой вроде все получилось. Где трусы? Перебрал шмотки, пошарил в темноте по банкам и полу, трусы не нашел. Вчера они точно были на мне. Хорошо, что хоть оба носка оказались на месте. Мне нужен был горячий кофе, душ и плотный завтрак, потому что живот уже лип к спине. Сколько мне еще тут сидеть?  Еще выстоять надо против брата воробушка. В том, что он собирается бить мне морду, я даже не сомневался. Покосился на банки, которые усыпали дно погреба, тут наверняка есть чем перекусить и даже запить, но мой организм не желал солений и компотов. Наверное, не так голоден я был. Дед часто ругал нас с Владом, когда мы в еде ковырялись, говорил, что голода мы никогда не знали, вот и перебираем…

Был бы тут какой-нибудь топчан, заключение не давило бы так на психику.  В горизонтальном положении легче было бы пережить плен. Сидеть в одной позе и не разогнуться – то еще удовольствие. У меня на заднице отпечатался рисунок крышек! Шея и спина затекли!

Можно было бы позвонить Вячеславу Игоревичу и попросить меня вытащить из плена, но я, естественно, этого не сделал.

Время тянется очень медленно. Каждая минута – как день. Внутри поднимается злость. Лучше бы этот представитель закона отправил меня в обезьянник. Там можно ноги размять и полежать. Стоила ночь рядом с воробушком таких последствий? Вспомнил ее лежащую на постели. Бледный свет луны ласкал ее тело, я каким-то чудом удержался и не сделал того, о чем были все мои мысли с того дня, как ее увидел. Эта девчонка меня злила. Злила так, как никто ранее, но еще сильнее меня к ней тянуло. И почему-то не хотелось искать ей замену. Елена Владимировна пробудила меня после долгой спячки,  награду за это хотелось вручить воробушку, она это заслужила, хоть и не понимала своего счастья. Уверен, опытного и внимательного любовника эта девочка еще не знала. Пока меня тянет к ней, с другими будет пресно и неинтересно, поэтому и не хотел размениваться. Меня увлекала игра. Единственной проблемой был мой контроль, который часто рядом с воробушком меня подводил. 

Казалось, что я уже здесь сижу больше суток, но тогда где хозяева? Если голод и жажду я мог терпеть, вот другие потребности организма – с трудом. Как долго я смогу оставаться культурным и цивилизованным и не справить нужду в угол погреба или банку?

«А вот и эвакуатор», — подумал я, когда услышал шум двигателя. Быстрее бы уже он убрался с моей тачкой, а этот гребаный поборник морали выпустил меня. В том, что он меня отпустит после мужского разговора, я даже не сомневался. Если бы он хотел завести на меня дело, я бы уже сидел в отделе. Понятно, что он не обо мне печется, его волнует репутация сестры. Его отношение к воробушку удивляло. Он ни слова ей не сказал, не обвинил. Интересно будет послушать, что он мне предъявит.

Не знаю, сколько времени прошло после того, как эвакуатор убрался, но наконец-то в доме раздались мужские уверенные шаги, которые уже не застывали в комнате, а уверено проследовали до погреба, убрали что-то тяжелое. Крышка открылась. 

— На выход! — уверенным грубым тоном.

— Может, спустишься, тут варенья… ежевичного полно, я еще не все уничтожил, Карлсон, — не мог не съязвить. Взял какую-то банку в руки, покрутил. Оказалось, и правда варенье.

— Вылезай лучше, — процедил сквозь зубы Матвей.

— Спускайся, поговорим здесь. Без свидетелей, — я хотел в туалет, не было мочи терпеть, но этого урода хотелось хорошенько разозлить. 

— Хочешь, чтобы я тебя прямо там убил и закопал? — ярость сквозила в его голосе, но Матвей еще не знал, что свою злость я пока умело маскирую.