Обещание

«Что слышал».

А потом все это вырвалось из него, шок, боль и ярость. «Ты на самом деле хвастаешься тем, что моя бывшая жена, женщина, которую я любил, приставала к тебе. Как будто думаешь, что это смешно! Скажи, зачем ты вообще вывалил мне эту историю — чтобы добить меня? Заставить почувствовать себя дерьмом? С тобой всегда так, правда? Ничего не можешь с собой поделать. Держу пари, что все было наоборот. Держу пари, это ты с ней флиртовал, держу пари, это ты…»

«Эй! Ух ты! — Патрик поднял руки вверх. — Успокойся, Дэн, не горячись».

Да, и вот оно, как обычно: старое доброе «успокойся». Не будь таким чувствительным. В любую минуту Патрик мог сказать, что это всего лишь шутка или что-то столь же идиотское, и тогда Дэн, наверное, ударил бы его.

«Все, отвали. Я иду домой», — сказал он, неуверенно поднимаясь на ноги. Не оглядываясь, направился к двери, засовывая руки в карманы куртки.

Когда Дэн вышел на улицу, Патрик его догнал. У него были еще влажные губы, должно быть, он в спешке осушил оставшиеся полпинты. Он был не из тех, кто тратит впустую хорошее пиво. «Подожди! Что на тебя нашло? Господи! Это была всего одна ночь. Я имею в виду…»

«Я не хочу об этом знать, — выкрикнул Дэн, отталкивая его. Патрик пошатнулся — толчок оказался сильным, — но Дэн был слишком зол, чтобы обращать на это внимание. На одну ночь? Какую ночь? И что именно они делали всю ночь? Каждый раз, когда Патрик выдавал очередной бойкий комментарий, ситуация становилась все хуже. Тошнота подступила к горлу Дэна, когда он представил их двоих в объятиях, мягкие, пухлые губы Ребекки напротив рта Патрика, их руки, обвивающие спины друг друга. Он не мог этого вынести. — Ради бога, я не хочу больше ничего слышать. Просто заткнись». Он уже кипел, практически дрожа от ярости.

В детстве Патрик часто брал игрушки Дэна: ломал их, терял, обращался с ними небрежно. Хорошую рубашку, которую Дэн очень берег в подростковом возрасте, Патрик взял без спроса, а потом бросил испачканной и смятой на полу своей спальни. Мотоцикл, который Дэн купил в двадцать лет, его гордость и радость, Патрик взял «покататься» и вернул с вмятиной на выхлопной трубе и серебристыми царапинами на раме. Он всегда демонстрировал, кто здесь главный, кто старший брат. Но Дэн и представить себе не мог, что Патрик опустится так низко, чтобы переспать с Ребеккой, его женой. Будет настолько равнодушен к тому, что может чувствовать Дэн, и рассказывать об этом как о забавной истории. Были ли у него хоть какие-нибудь чувства или он был всего лишь одним огромным пульсирующим эго?

Дэн зашагал по дорожке, и Патрик последовал за ним.

Темное небо перемежалось желтыми уличными фонарями, река слева от них была широкой и черной, а холодный ветерок со звоном перекатывал по бетону пустую пивную бутылку. Дождь хлестал им в лицо, и Дэн поднял воротник куртки и пошел быстрее.

«Слушай, — заискивающе позвал Патрик сзади. — Слушай, прости, ладно? Прости».

Наконец ему пришло в голову извиниться. Что ж, теперь было уже слишком поздно. Всем известно, что извинения ничего не значат, если они произносятся только из чувства долга. «Простить за что? За то, что ты переспал с моей женой или оказался настолько глуп, что рассказал мне об этом? — Дэн сжал кулаки, представляя, как ломает красивый нос брата, разбивает ему лицо, выбивает из него все дерьмо. — Не отвечай. Просто ничего больше не говори. Ступай домой. Я не хочу тебя видеть».

«Что ты имеешь в виду, говоря, что ты не хочешь… я твой брат. Не забудь, я завтра утром собирался спилить твое сухое дерево, так что…»

Дэн резко обернулся, свирепо глядя на него:

«Забудь о дереве. Просто убирайся. В моем доме тебе больше не рады».

Он знал, что ведет себя как герой мелодрамы, как пятилетний ребенок, но остановиться уже не мог. Он хотел наказать Патрика, хоть раз в жизни. Чтобы снова вернуть себе немного силы, отказав ему, отвергнув его. Через несколько дней он должен был вылететь в Чили, и ему хотелось, чтобы это случилось как можно скорее.

В свете уличного фонаря лицо Патрика приняло желтоватый оттенок, так что трудно было прочесть его выражение. Он пожал плечами.

«Как хочешь», — сказал он, обогнул Дэна и пошел дальше по дорожке.

Дэн с минуту смотрел ему вслед, затем свернул направо, пропетлял по поместью, которое выходило к главной улице Хаммерсмита и его квартире. Ярость бессильно бушевала в нем от того факта, что его брат даже не потрудился возразить. Обидно, что Патрик не попытался усерднее попросить прощения. «Как хочешь». И все. Дэна устроило бы, чтобы предательства вообще не было, или, по крайней мере, чтобы вся эта безвкусная сага осталась безмолвной тайной в виноватой совести Патрика, время от времени покалывая его как напоминание о том, каким дерьмом он был. Яростное рычание вырвалось из его горла, он пнул ближайшую урну, мгновенно пожалев об этом из-за ответной боли, пронзившей ногу. В этом тоже виноват Патрик. Во всем виноват Патрик!

«Не могу поверить, что ты позволил ему идти домой одному, — бушевала Зои за день до похорон, когда эмоции были на пределе. — Что ты за брат такой? Почему не мог позволить ему остаться — проявить великодушие?»