Феномен зяблика

– И что? Купила? – Саня начал смеяться.

– Купила. Но не умерла. Зато дрель неубиваемая! Она до сих пор жива. Если вернусь домой, обязательно выкину, – неожиданно решил я. – Иначе она и меня переживет.

– А что в этом плохого? – продолжал хохотать Саша.

– В том, что кроме меня, она никому уже не нужна. Она и мне-то уже не нужна: тяжелая, громоздкая, обороты уже не регулируются, зубцы на патроне все выкрошенные. Совсем несовременная.

– Андрей, вообще-то, это грех, – сказал Саша, – выкидывать работоспособные вещи. Лучше отдай кому-нибудь.

– Ага, какому-нибудь знакомому бомжу, – согласился я. – Октябринычу и отдам. Пусть он ее в сосну втыкает или гвозди заколачивает. Правда, молотком это делать удобнее. Он мне будет благодарен за халяву, а я буду млеть от мысли, что какой я благородный – подарил человеку откровенное барахло совершенно бесплатно.

– Отчасти ты, конечно, прав, – задумался Саша. – Но думаю, в глухих деревнях твоей дрели бы искренне обрадовались. Все-таки там совсем другой уровень жизни, и люди там привыкли беречь человечьи вещи, и даже корыто не выкинут, пока оно совсем не прохудится.

– В глухих деревнях опять же нет электричества, только интернет. Но я понимаю, о чем ты говоришь – общество потребления, это, конечно, хреново. Эта дрель в свое время стоила две мои учительские зарплаты – я не мог себе ее позволить. Сейчас она ничего не стоит. Но может быть каждая, выброшенная нами работоспособная вещь, образует за собой кармический хвостик. Именно поэтому, я не хочу, чтобы после меня из-за меня кто-то зарабатывал себе кармические хвосты, избавляясь от моих привязанностей и воспоминаний.

– Просьба матери – главное в этой истории? – спросил Саша. – И дрель ни при чем?

– Да, конечно, – согласился я.

– Все-таки, я тебе не до конца верю, – продолжал копаться в моем мозгу Саша. – Не может быть, чтобы ты не вкладывал в своё регулярное голодание кроме физиологии еще какой-нибудь духовный смысл. Вселенский разум там и прочее?

– По правильному, в эти дни, когда голодаешь, действительно нужно думать о духовном, читать книги и «вести благотворительную деятельность на благо Вселенной». Но у меня не получается: когда я голодаю, я думаю только о том, что мне не надо думать о том, что я сегодня не завтракал и обедать тоже не буду, и стараться вести обычный образ жизни. Правда, на следующий день после экадашей всегда прёт! – признался я. – Все удачно складывается, и завершаются важные дела. Все-таки Вселенная как-то реагирует на мою аскезу.

– Может – это тоже физиология? – предположил Саша. – Твои сосуды очистились от алкоголя, крахмала, шлака, напитали голову кислородом, и ты стал более шустро соображать. Поэтому и прет?

– Саша, этот мир не познаваем. Поэтому любое явление можно объяснить с религиозной точки зрения, или с точки зрения квантовой механики, или с любой другой точки зрения. И все будут правы, и никто не прав. Появление цифровой фотографии доказало, что мы видим этот мир не таким, каким он, может быть.

– Андрей, – с удивлением медленно произнес Саша. – Похоже, на этот раз ты меня обогатил. Давай, только считать, что мир не «не познаваем», а мир – многогранен.

– Давай, – согласился я, – «терминологию, мы оспаривать не будем». Кстати, еще один довод в пользу многогранности мира. Есть другое объяснение, почему нельзя ни пить, и ни есть на одиннадцатые лунные сутки. В этот день активизируются все гадости мира, и надо не допустить, чтобы они вошли в тебя, с пищей, с водой или зубной пастой.

– Ты зубы в этот день не чистишь? – поинтересовался Саша.

– Наоборот чищу, – я уже перестал удивляться тому, насколько быстро Саша обрабатывает полученную информацию. – Мысль о том, что целый день буду ходить с чистым ртом – мне, кажется, физиологически оправданной.

Так болтая о смысле бытия, мы неожиданно вышли к огромному болоту, и Сашу этот факт несказанно обрадовал – он теперь знал направление движения. Хотя трудно было его не знать – или налево или направо, так как впереди болото. Свобода выбора – это пытка для умного человека. Мы пошли направо, а я бы пошел налево, там было светлее среди деревьев. Но Саша не колебался, и это вселяло уверенность.

Болото было удивительным и не совсем болотистым, время от времени попадались зеркала воды достаточно больших размеров. Но такого разнообразия водоплавающих птиц и куликов невозможно встретить ни в одном зоопарке. Они плавали, ныряли, ходили по грязи и клевали червячков, с шумом взлетали из зарослей, орали, свистели, чирикали, плюхались в воду – жили своей жизнью и, практически, не обращали на нас внимания. Во мне снова проснулся орнитолог, и я готов был поселиться здесь навечно, если б не комары да мошки, которые не давали даже рта от удивления открыть. Саша сказал, что среди местных охотников ходят легенды об этом болоте, но никто не знает дороги, и попасть сюда можно только, предварительно заблудившись.