Любовь и проклятие камня

— Не подойти к ней, где лучники? — орали в помещении.

Соджун еще не видел всей картины, но уже знал одно — она жива. Поэтому, понимая, что не успевает, опережая всего на волосок стражников, он выбросил верный клинок вперед и ударил по первому самострелу снизу-вверх. Стрела, сорвавшись с затвора, с визгом влетела в потолочные стропила… как раз над головой Елень.

Тогда Соджун ее и увидел.

Она, растрепанная, словно ей пытались оторвать голову, стояла в оборванном нижнем ханбоке. Чья-то безжалостная твердая рука оставила на оголенном белоснежном плече свой черный отпечаток. Правый рукав был пропитан кровью, но то, как она твердо сжимала в пальцах рукоять меча, наводило на мысль, что кровь на рукаве, как и на белоснежной юбке, принадлежала другому. В левой руке она сжимала серп. И клинок, и серп — в крови. Соджун опустил на секунду глаза и тут же понял, почему она не смогла уйти.

В разгромленной комнате супругов, пропитанной запахом крови и вывороченных потрохов, было все семейство.

Один из близнецов ухмылялся, пытаясь вытащить торчащее из груди древко копья, держась обеими руками за скользкий черенок. Копье было боевым, не рассчитанным на беззащитного человека. Его наконечник вонзился в тяжелый огромный сундук, да так там и застрял. Лишь мертвые руки продолжали держаться за черное от крови древко. С другой стороны, в двух метрах от брата, слева от матери, в луже крови лежал второй старший сын бывшего советника. Его пальцы судорожно сжимали рукоять меча, но сил подняться не было. Прямо за спиной Елень стояла напуганная Сонъи, а малыш Хванге обозленно смотрел на стражников единственным не подбитым глазом. В маленькой ладони он сжимал самый обычный нож.

Соджун еще раз обвел взглядом остатки этой прекрасной семьи, задержал взор на старшем сыне советника, которому не удавалось подняться.

«Не жилец»,— подумал он и вздохнул.

Он даже не шагнул навстречу к ней. Он даже не шевельнулся. Он просто вздохнул, как вдруг отточенная сталь клинка в мгновение ока рассекла воздух, остановившись в считанных сантиметрах от его лица — тяжелые стеклянные бусины гыткыма[4] его чжонрипа рассыпались со стуком по полу. Капли холодной чужой крови с острия упали на лицо Соджуна. Сбоку в то же мгновение скрипнула тетива взведенного лука.

— Не стрелять! — заорал капитан стражи. Он опять ударил клинком по луку, и стрела ушла в бок, прошив насквозь бумажную перегородку между комнатами.

— Я сказал не стрелять! — твердо повторил он.

— Капитан, нам не взять ее живой! Она одна здесь всех положила! — закричал какой-то солдат, чье имя Соджун не знал.

— Она моего брата убила! Тварь такая! — заорал солдат справа и бросился было на женщину.

— Я сказал не стрелять! — глухо повторил Соджун.

Тут к нему подошел капитан Сон, командующий отрядом этих солдат. У него была перевязана рука, которая, судя по перекошенной роже, изрядно болела.

— Капитан Ким, что вы здесь делаете? — спросил он.

— То же, что и вы, капитан.

— Насколько мне известно, вы в данный момент должны быть в поместье другого предателя, — прошипел он прямо в ухо нежданному визитеру.

— А вы, я вижу, тут решили порубить всю семью. Не щадя никого? — в тон ему прошептал тот.

— Так и ступайте себе!