– А что? – отозвался Семион.
– Вон, из-за шабровой-то ветёлки тучка занывает и ворона каркает! Как бы, тебе в поле-то бока не намыло. Я боюсь!
Эти слова Марфы поставили Семиона в раздумье. Но видя, что на дороге, направляясь в поле на пашню едет Трынков, он подумал: «Раз, Иван не боясь дождя едет в поле, а мне что?». И Семион, бросив cоху горящую верёвку на телегу, тронулся за Иваном следом.
Застоявшуюся и нерасторопную на ходу лошадь, он взбодрил кнутом, да и потом кнут не сходил с лошадиной спины, полосуя в разных направлениях кожу пеганки, а когда Семион догнал в дороге Трынкова, лошадь его упёршись мордой в Иванову телегу, предупредительно оглянулась на хозяина и, кося своими глазами-бельмами назад, как-бы укоризненно, молча говорила: «Не гони меня кнутом, а гони овсом!». Семион хлыстать Февронью перестал, его кнут, только для вида, вхолостую, гулял над лошадиной спиной, выводя в воздухе неуловимые восьмёрки и завитушки. По выезде из села Иван спрыгнув со своей телеги, пересел к Семиону, чтоб в дороге от нечего делать, поговорить о том о сём и о хозяйстве. Прежде всего, Иван заметил Семиону:
– У тебя, Семион Трофимович, телега, какая-то допотопная!
Семион сплюнув далеко в сторону, нехотя ответил:
– Хватит мне и этой, мне на ней не на ярмарку по городам ездить!
– Это верно, а новую телегу смастерить – это не то, что лапоть сплести, согласился Иван и добавил:
– Да и то сказать, чтобы научиться плетению лаптей, не даром говорят, нужно первый, неуклюжий лапоть, сварить и самому его съесть. Только тогда будешь мастером лапотного дела! – довольно, улыбаясь, изречил Иван, наблюдая, как жеребая кобыла Семиона, отставая от его телеги, вяло и натужно тащит телегу по дороге, которая в этом месте, пошла несколько наизволок.
– Ты хлыстом лошадь-то! Не жалей кнута-то. Видишь она совсем изленилась! – дружелюбно посоветовал Иван Семиону.
Семион, кнутом взбодрил, прислушивающуюся к людскому разговору, свою Февронью. Она пошла ходче, у неё весело заиграли высунувшиеся острые молоки, из стороны в сторону, завилял хребчатый круп, досадливо захлестал вонючий хвост. Иванова телега, снова была догната. Февронья сбавив ход, зашагала реже. Семион закурил трубку, прикурив от тлевшей верёвки.
– Ты, видать, заядлый табашник?! – по-дружески заметил Иван.
– Табашник не калашник, а без табаку хуже, чем без хлеба, – защищая табакокурение, кратко отозвался Семион.
– Ты, чай, много денег на табаке-то прокуриваешь? – не унимаясь, полюбопытствовал Иван, – я всё гляжу у тебя, Семион Трофимыч, избёнка-то давно перестроится просится, и окошками-то давно завистливо на лес приглядывается! – деловито и с намёками, высказался Иван.
– Как-нибудь еще годик прозимуем и в этой без перестройки, – с некоторым раздражением отшутился Семион, – Вон ты и не куришь, а денег всё равно на каменный дом не накопил, – с некоторой подковыркой заметил он Ивану.
– А зачем, мне каменный, у меня и этот ещё не плох, а всё равно, думаю перестроится, и дом поставить на каменном фундаменте. И между прочим, я сомневаюсь, что ты куришь только из-за того, что боишься накопить денег хотя бы на деревянный дом, – уже с явной насмешкой заметил Иван, не в шутку рассердившемуся, Семиону!
Во избежание, дальнейшего разлада Ивану пришлось, спрыгнуть с телеги Семиона и пересесть на свою. Передёргивая верёвочными вожжами, и смачно чмокая губами, Семион, правя лошадью, подумал про себя, о Иване: «Мешок с телеги – кобыле легче!»
До обеда, мужики пахали, каждый свой загоны, обособленно и молча, не обращая друг на друга внимания и не вступая в разговоры. После обеда, несколько, отдохнув, приступили к севу. Иван Федотов, рассеяв просо, и заставив Саньку боронить, а сам подался, к пашущему Ивану Трынкову.
– Бог – помощь! – поприветствовал Иван Ивана.
– Бог спасёт! – отозвался Трынков.
ebooksa