Федотов, пристально вглядываясь, в не совсем ровную пашню своего тёзки, наблюдая как лоснящиеся на солнце оковалки земли, вздыбленные отполированным отвалом плуга ложатся на бок, заметил Трынкову:
– У тебя, Иван Васильевич пашня-то выходит что-то неровная, навилял какими-то вавилонами. Ты набороздил, а не вспахал!
– Не я виноват, а лошадь! – наивно отозвался Иван.
И правда его лошадь надсадью, напрягала всю свою силу, тягостно всхрапывая, от натуги едва тащилась по борозде, наскучливо скрипя упряжью.
– А ты огрей её кнутом хорошенько, ввали ей как следует, свеженького «овсеца», она и очухается. Резвее пойдёт! – смеясь, посоветовал Федотов. – Для ленивой лошади кнута не жалей! – добавил он. – У тебя, больно валёк-то короток, постромки узко. Видишь у лошади-то, бока постромками атирает. Вон уже чуть не до крови натёрло. Ты исправь этот недогляд, – доброжелательно порекомендовал Федотов Трынкову.
– Приеду домой, исправлю!
– Да у тебя, в этом загоне, сколько земли-то намерено? – вглядываясь в обширную Палестину, прижавшуюся к самому долу Шишкола, и заросшую полынью и бурьяном, с любопытством спросил Федотов.
– На глаз-то с полдесятины будет, а на факте-то побольше: без четверти девятка! – горделиво ответил Трынков. – Я тут не при чём, так землемер намерял, – с довольством добавил он.
– Эх, кабы, на эту Палестину, навозу навозить, вот бы, сколько можно было бы добра с неё снять! – с завистью высказался Федотов.
– Да, как говорится: «Клади навоз густо – не будет пусто!», – согласился Иван
– С земли бери добро, а отдавай ей говно! – добавил Федотов.
– Эх у меня, вон там, на загоне, в «Реплей», овёс пречудный взошёл! – похвалился Федотов Трынкову.
– А я восей последний загон из-за недостатка хорошего овса, посеял невеяным овсом! Не знай, что и получится? – известил Трынков Федотова.
– Что-нибудь, да взойдёт! – притуплённым взором вглядываясь в заовражье, где виднелась, поросшая полынью и дикой рябинкой, залежалая земля, с сожалением отозвался Федотов.
– А тут, чего ты хочешь посеять-то? – поинтересовался Федотов,
– Хочу, дикушей, весь этот клин засеять. Как по-твоему дело будет, ай нет? Я думаю, озолочусь от урожая, – мечтательно высказался Трынков
– Пожалуй, так и делай! – посоветовал Федотов.
В поле, на севе поздних яровых культур, находился и Николай Ершов. Посеяв загон просом он, запрягши своего Голиафа, в телегу поехал на другой загон. Сегодня утром, Николай встал рано, с утра на пашне и бороньбе, сильно уморился и пока переезжал на другой загон его так уморило и припекло солнышко, что он незаметно для себя уснул в телеге, расслабив вожжи. Повстречался с Николаем, тоже едя по этой же дороге, Митька Кочеврягин, приостановив свою лошадь, остановил и лошадь Николая.
Видя, что Николай спит крепким богатырским сном, Митька распряг Николаеву лошадь и с озорским намерением, перепряг её в оглобли, головой к телеге и уехал. Проснувшись, Николай долго не мог понять, как это лошадь могла в оглоблях вывернуться, а увидавшие это пахавшие, поблизости, мужики, смеялись до надрыва пупка.
Сконфуженный людской насмешкой, Николай быстренько устранил неполадок и яростно хлыстнув Голиафа кнутом, ошеломлённо поскакал к своему загону, который концом упирался в суходол, поросший кустарником и клёнами (Ореховы штаны).
ebooksa