Ворон потупился. Кажется, ему очень не хотелось отвечать.
— Сила будет потрачена, — выдавил он наконец. — Всё, что собрано здесь — перестанет быть. И даже сама Третья Сила не уверена, в каком виде она перенесёт собственный удар по Дальним.
Наступило молчание. Аратарн невольно поднял глаза — от серой горы к ним направлялись те трое уцелевших, единственные, кого пощадило белое пламя.
— Я говорю правду… — начал было ворон, но Лидаэль вдруг перебила его:
— Что ты вещал насчёт времени, аватар?
— То, что с момента, как вы натолкнулись на сферу Медленного Времени, заключившую в себе Губителя и Возрождающую, в вашем родном Хьёрварде прошло очень, очень много лет, — безо всякого злорадства ответил ворон. — Воды Великой Реки коварны. Драконы Времени знали, что делают, когда замыкали свои кольца и отдавали вам своё сокровище.
— И ты хочешь сказать, — на лице Лидаэли не дрогнул и мускул, — что всё это произошло лишь по воле случая? Что Драконы продержали нас именно столько не для того, чтобы мы успели к самому решительному моменту? К моменту, когда и впрямь решается судьба сущего? Ты хочешь сказать, что Третья Сила не предвидела этого и не включила в свои планы?
Ворон помолчал.
— Ты мудра и рассудительна, юная Лидаэль. Я признаюсь тебе, что да, ты права — я всего лишь один из множества аватаров, и далеко не всё мне открыто. Честное слово, отвечаю тебе, как знаю: истинные намерения великих Орлангура и Демогоргона относительно твоего отца, Аратарн, и его извечной противницы мне неведомы. И мне неведомо, были ли они изначально в большом плане или же Третья Сила внесла исправления только что. Но в одном вы можете быть уверены — волю Духа Познания и Духа Соборной Души я передал вам в точности.
— Мой отец должен стать частью вашего… перводвигателя? — Аратарн неотрывно глядел на жутковатую птицу. Даже сейчас, спелёнутый и стиснутый, посланец Третьей Силы не выглядел жалко или беспомощно.
— Перводвигатель? — на миг задумался ворон. — Твой отец будет частью великой работы, но не в качестве «перводвигателя». Само слово — выдумка прозывающегося Чёрным. Решение его по-своему оригинально, но совершенно… аморально, как сказали бы люди. Духа Познания тоже называют аморальным, но это лишь потому, что он вне привычных жизненных рамок. Но это не значит, что понятие морали и всё, с ним связанное, ему неведомо.
— Значит, уцелеть можно? — напирал Аратарн.
— Нет, — последовал простой ответ. — Нельзя. Пузырёк «перводвигателя» окажется в недрах кристалла Дальних, который, поглотив всё сущее, будет продолжать упорядочиваться дальше, пока не дойдёт до предела, что породит монаду, непоглощаемую Хаосом, упорядоченную настолько, что и тёмному пламени с ней не справиться. И вот это вкрапление с «перводвигателем» будет стиснуто — и продолжит стискиваться! — всё сильнее и сильнее, пока не исчерпается даже мощь Губителя с Возрождающей.
— Если это так просто, то почему же…
— Потому что именуемый Чёрным очень хочет жить, — сказал ворон. — Хочет жить настолько, что желание это туманит ему разум. Он очень силён, этого не отнимешь, но желание жить… — и он пощёлкал клювом. Очевидно, это заменяло ему укоризненное поцокивание языком.
— Значит, моему отцу конец и так, и так, — выдохнул Аратарн. — А оставался бы он, где был…
— Едва ли это бы ему помогло… — не слишком уверенно начал ворон, но вдруг дёрнулся, словно получив удар незримой дланью.
— Началось, — выдохнул он и стал терять форму. Слагавшая перья чернота расползлась, потекла сквозь прутья, распадаясь мелкими каплями и исчезая окончательно.
Серые небеса прояснялись — а в них стал виден неподвижно зависший шар. Висел он невысоко, фигуры Губителя и Возрождающей можно было прекрасно различить. Недвижный воздух вдруг колыхнулся, двинулся, повеял ветерок — сперва лёгкий, потом всё сильнее, сильнее…
Он был никаким, этот ветер. Ни прохлады, ни жары. Просто движение воздуха, от которого, однако, для неподвижно застывшей троицы ничего не менялось. Трое других, что шли к ним от серой горы, оказались уже совсем близко: высокий воин в кованом доспехе, на груди вычеканен коронованный змей-василиск; бледная, перепачканная кровью, шатающаяся эльфка (но очень красивая эльфка!) в кольчуге, некогда серебристой, а теперь тёмной, словно и впрямь из давным-давно не чищеного серебра; третьим оказался коренастый гном, волочивший за собой громадное боевое устройство с двумя стволами — тоже некогда ярко начищенными, а теперь покрытыми гарью. Странно, нести оружие на плече было б куда удобнее, потому что имелся даже ремень, но нет — гном волочил двуствольное чудовище, словно брезговал к нему прикасаться, но в то же время не мог и бросить. Глаза у гнома, совершенно безумные, смотрели словно куда-то вглубь него самого.
ebooksa