— Выпей со Мной.
Человек сел и скрестил ноги.
— Что это?
Чайник в руках Все, такой же примитивный на вид, как и хозяин, с застывшими неровностями и ямками, казался опасным. Но почему?
— Сосуд Это в Котором Живет Моя Сила. Есть Тут Греющая Жизнь и Ледяная Смерть. А Есть То, Что Я Утратил Попав Сюда.
Никас вопросительно глядел на образ.
— Всезнание.
Затем Все налил в чашку без ручки сначала из горячего носика, а потом из холодного. Жидкости, похожие, скорее, на эфир, смешались в чашке прозрачные и неосязаемые. Все откупорил третий носик. За пробкой потянулась красная нить какой-то слизи. Образ наклонил чайник, и долго держал его, пока из носика не показалась одна-единственная капля. Она сопротивлялась притяжению, но Все был терпелив. Водоворот противоборствующих сил в чашке окрасился в черный. Потом в белый. Все это трансмутировало в радужную горошину, которая быстро-быстро каталась по внутренним стенкам чаши.
— Как же я буду это пить? — осведомился Никас.
— Быстро! — рявкнул Все, и сунул чашу под нос Никасу. — Раскрой рот пошире!
От неожиданности Никас разжал челюсти, но недостаточно широко. Бусина вылетела наружу, словно разогнанный протон, и выбила человеку два передних зуба. По дальнейшим ощущениям, она так же пробила небо, разорвала правое полушарие мозга и расколола череп на выходе. Никас упал на траву, выплевывая кровь.
Всезнание.
Всезнание?
Многомирье обступило его, глядя в глаза не моргающими звездами. Оно было живым, но эта жизнь была рассеяна как песок из разбитых колб. Каждая звезда в молчании тянулась к другой. Тосковала и ждала воссоединения. Миры оплакивали свою разобщенность. Между ними гигантские пространства холода и тьмы скрадывали ищущие взгляды. Незримые нити, некогда прочные, теперь истончились и опасно трепетали, разрываясь, одна за другой.
Никас чувствовал, как мозговая жидкость течет по острым осколкам затылка. Все это когда-то было целым, — понял он. А теперь это большое пламя искрами разлетелось на расстояния недоступные счету. Но каждая искорка помнит, как свет большого очага разгонял тьму. Никасу казалось, что ему хотят что-то сказать. Из разноцветных туманностей доносилось тяжелое дыхание.
В разнообразии, индивидуальности и самостоятельности присутствовал какой-то фатальный изъян. Это ли поняла Максиме?
Никас пытался зацепиться за это понимание, разложить его детально, выцарапать ядрышко сути, но Многомирье уже отворачивалось от него. Так и не проронив ни слова.
— Нет, — прошептал Никас. — Постой. Чего ты на самом деле хочешь?
— Единения.
Дальше — тишина.