— Один?
— Да, пожалуй. Не обижайся.
Котожрица рассмеялась.
— Послушай, я, конечно, рада твоей компании, но не нужно все время переживать, что ты сделаешь мне больно. Я вижу, что тебя гнетут мысли, с которыми ты должен побыть наедине. Если захочешь найти меня, спроси у Солнышка.
Благодарно кивнув, Никас покинул поляну. Он вышел на зеленый луг и вернулся к сливочной реке. Там он пошел вдоль берега, против течения белых вод. Никас внимательно всматривался в это неторопливое движение, но не замечал желаемого. К нему никто не приставал: наверное Солнышко отдало приказ держаться от человека на расстоянии.
Луг по правую сторону сменился шоколадными холмами увенчанными шапками из взбитых сливок, а потом прохладными карамельными низинами. В них скапливались комки сахарной ваты, облетавшие с вафельных деревьев. За ватой охотились забавные существа, похожие на пупсов. Никас думал о том, что привычные представления о добре и зле здесь ему не помогут. Стороны пребывали в мотивационном балансе. Каждый имел право видеть мир таким, каким он хочет. Стремления негатива были оправданы. Взгляды позитива — справедливы.
Как бы то ни было, он представил Котожрицу. А рядом полное ничто. И, чтобы оставаться беспристрастным, представил еще и уродливую негативную тварь, так же противопоставленную ничему. Спокойному, бессмысленному ничему, которое никому не сделает больно. Все-таки, он выбрал бы негативную тварь. Мысль об отсутствии страстей пугала его.
Он хотел чувствовать. Радоваться, любить, удивляться. Но потом: гневаться, медленно вариться в кисло-сладкой меланхолии, рыдать, когда хочется. Вечный покой его не привлекал. Да, он понимал, что страсти могу вредить, что, чаще всего, они именно вредят. Но разве игра не стоит свеч?
Проклятый эгоизм. Максиме смотрела на вещи шире. Вот какова разница между ними.
Прогулка превратилась в небольшое путешествие. Иногда Никас делал привалы, коротко забываясь, но Максиме не приходила к нему. Человек вставал и шел дальше, не сводя глаз с реки. Дойдя, таким образом, до сахарных пустынь, Никас остановился. Река брала здесь свое начало, веселыми ручьями стекая по вымени спящей пурпурной коровы. Та наполовину была занесена белым барханом, но гигантское животное, похоже, расчищали время от времени. Никас заметил сложенные в кучу фанерные лопаты и завернутые в пленку ветродуи.
Никас обошел корову и уселся на спрессованный кусок сахара, глядя на белые волны, лежащие и лежащие, до самого конца страты. Что-то двигалось там. Какая-то крохотная точка ползла, то исчезая, то вскарабкиваясь на гребни. От нечего делать Никас следил за ней, а потом пошел навстречу.
Это оказался Все. Он выглядел совершенно измученным, побитым тоской и разочарованием. В его лохмах застряли белые песчинки, они же почти залепили глаза, так что Все двигался вслепую. Аркас, помедлив, взял его за руку и повел к корове, чтоб образ мог умыться.
— Ну как? — сухо спросил Аркас.
Все заметно опирался на копье.
— Они Сказали: «Проси Чего Хочешь». Мне! Проси Чего Хочешь. Разгневался Я. Хотел Изгнать Этих Содомитов, Но Они Не Ушли. Они Не Боятся Меня. Здесь у Меня Нет Сил.
Аркас молчал.
— Я Все Видел, — прошептал Все. — Я Видел Многомирье. Оно Невообразимо. На Дороге Я Плакал, Когда Оно Смотрело На Меня. Я Спросил Содомитов: Кто Создал Вас? «Человек». А Человека? «Хаос» — Они Ответили. И Засмеялись. Тогда Я Попросил Их. Покажите Мне Созданное Мной. И Они Показали Мне Кольцо, Сказав, Что Внутри Него Все Созданное Мною. Тогда Я сказал: Покажите Мне, Что Создал Человек. Они Отвели Меня На Край Этой Земли И Вновь Я Узрел Многомирье.
Они добрались до ручья. Все медленно умывался, соскребая с глаз и щек застывший сахар. Никас сидел рядом, хрумкая сорванным леденцом.
— Аркас! — Все обернулся, сжимая кулаки. — Что Я Такое? Они Сказали, Что Придуманы. А Я Ничем От Них Не Отличен. Я Тоже Придуман?
— Очень давно.
ebooksa