Великолепное зрелище. И потому, наверное, я бежал не особенно быстро. Но в конце-концов все же догнал ее и взял за руку. Тяжело дыша, Таня закрыла глаза и прислонилась ко мне, что-то шепча. Я затаил дыхание.
– Милые мои солдаты…
На берегу народу прибавилось. А мне хотелось сидеть здесь. Сидеть и наблюдать за волнами. Отчего мы с этой рекой так сблизились? Была у меня на этот счет одна догадочка: река похожа на мой Мургаб.
– Ах, побольше бы таких дней… – Таня сидела рядом, она коснулась моего плеча.
– Научишь меня нырять, как ты?
Глядя друг на друга, мы улыбнулись, и я забыл о том серьезном разговоре, ради которого пришел на встречу.
Ночь в поле
Наша рота первой закончила прыжки, но на сей раз мы должны были остаться и собрать парашюты тех, кто будет прыгать после нас. Ребята, недовольные, ворчали:
– С какой стати мы должны собирать чужие парашюты?
– Почему мы должны обслуживать растяп, не способных обслуживать самих себя?
– Мы не музвзвод. Наша рота на смотре завоевала оценку “отлично»!
Услышал замполит, разулыбался, подтвердил:
– Да, у командования мнение о нас неплохое. Но возмущение ваше неуместно – приказы надо выполнять.
Роты, приземлившись, поспешно освобождались от парашютов и исчезали в лесу. Оттуда доносилась автоматная трескотня и артиллерийская канонада.
А мы, собирая и подтаскивая парашюты, злились: чем мы хуже других? Один только Миша, вразвалочку расхаживая по лужайке, не унывал. Но и он продолжал настырно бубнить:
– Товарищ командир, мы не пташки из музвзвода. По-моему, товарищ командир, этот приказ не того… Пусть парашюты собирают те, кто напевают “до-ре-ми-фа-соль», это им очень идет…
Через три часа наш ротный пересчитал собранные парашюты и сделал отметку в блокноте. Ребята сели перекурить, а мне командир поручил построить свое отделение.
Я подумал, что нас сейчас отправят на помощь “к воюющим», и оживился. Бойко доложил о готовности второго отделения.
– Вы остаетесь здесь, около парашютов, – прозвучал в ответ приказ. Всё в том же унылом настроении и от нечего делать ребята разбрелись собирать грибы, только Миша предпочел вздремнуть на траве.
Лес был недалеко. Он стоял, словно подняв по тревоге свой лиственный полк, и глядел куда-то вдаль, поверх хлебных полей. Пшеничное поле, готовое уже к жатве, казалось мне родным. Ветерок доносил запах прогретых солнцем колосьев.