Основоположник

Она гладила мужу к торжественному собранию парадную форму и была настроена на философский лад. – Прежним-то было на всех вас наплевать. Поэтому и ходили вы, как охламоны. Посмотришь на улице – идёт: ширинка расстегнута, неопрятный. Тьфу! Может, и действительно что-то будет у вас меняться. Молодёжь сейчас совсем по-другому видит жизнь.

– А у меня вот неважные предчувствия. И сон какой-то нехороший ночью снился.

– Расскажи.

– Да что рассказывать? Ерунда сплошная.

– Ерунда-не ерунда – рассказывай. Я ж с тебя теперь не слезу.

И – не потому, что отвертеться шансов у него почти не было, а из-за желания услышать разгадку сна, в чем Муся всегда была большим спецом – Беляков начал рассказ:

– Короче, снится мне Токарев, наш новый зам. Я, вроде, на улице нахожусь. Иду, здороваюсь с ним, а он мне: «Стоп! – говорит и начинает дрючить, как салагу какого-то. – Почему ты, разгильдяй, не по форме приветствуешь? Ты знаешь, – говорит, – что вышел приказ отдавать честь левой рукой?». Глаза у него начинают наливаться кровью, лицо грозное такое. Напустился на меня. Нагнал страху. Гнёт матом, как наш дядя Лёва. Кричит, что мы всю жизнь неправильно честь отдаём, что левая рука у полицейского для того и существует, чтобы приветствовать начальство от чистого сердца. А я, вроде, понимаю свою оплошность, но стою – дурак дураком. Хочу козырнуть ему по-новому, чтобы он перестал злиться, а вместо левой руки всё равно поднимается правая. Токарев бесится, думает, что я специально издеваюсь над ним, типа, сознательно нарушаю дисциплину. В руке у него трость длинная и я почему-то знаю, что она с золотым набалдашником. Замахнулся на меня, гад, но ударить не успел – я проснулся. Вот что это такое? К чему вся эта белиберда?

Сергей Сергеевич замолчал и посмотрел на жену. Муся стояла посреди комнаты серьёзная, лоб её был нахмурен.

– Многовато у тебя намешено, – наконец произнесла она. – Что сказать? Когда твои любимые менты снятся – ничего хорошего не жди. В лучшем случае, это к разочарованию или к предательству. А тут ещё, видишь, ругань, да с матом. Обычно это – к неприятностям… всевозможным. Плохой сон, Серёженька.

Неутешительный прогноз бросил тени под глаза Белякова. Внутренние ощущения совпадали с тем, что открыла ему жена.

– Но, с другой-то стороны, мы же и так знаем, что в вашем грёбаном околотке – реформа, реструктуризация – продолжила Муся. – Никогда это и нигде спокойно не проходило. Я думаю вот что: давай-ка мы с тобой, Серёжка, на всякий случай, оденем все наши ордена. Чего им лежать без дела? Пусть послужат.

– Не-не-не. Не надену. Не перед кем там хвастаться.

– Одень, говорю. Причем здесь хвастаться? Пускай все видят, какой ты у меня бравый защитник. У кого поднимется рука на героя?

Следователь никогда не шёл на хитрости ради собственной выгоды, но в этот раз поддался на уговоры. Из дома выходил при полном параде. Он даже пшикнул на себя французскую туалетную воду, ради чего жена позволила в ботинках зайти в ванную комнату.

– Ну, вот видишь, как хорошо, – напутствовала Муся и лёгкими движениями пальцев не переставала сбивать несуществующие пылинки с мужниного кителя, – Нечего тут стесняться, дорогой. Ты их не своровал.

В холле, перед актовым залом, сослуживцы окружили Сергея Сергеевича, похлопывали по плечу, шутили про Шарапова и Кибрит8, которые, наверняка, померли бы от зависти, увидев увешенного наградами Белякова. Несколько раз на грудь ветерана, казавшуюся широкой от сияющей золотом россыпи, среди которой мерцал ещё и один боевой орден, глянул и новоявленный генерал.

– Что там за цацка у нашего супер следака? – недовольно спросил Ересьнев у Токарева, когда тандем плечом к плечу засел в президиум.

– Хрен его знает.

– А я вот знаю. У меня такой нет, – пожаловался генерал. – Решай вопрос.

Через неделю после торжественного собрания, заместитель начальника по кадрам, майор Щербак, сообщил Сергею Сергеевичу, что оптимизация работы околотка в дальнейшем будет происходить без его участия.