Основоположник

Белякову не хотелось, но против собственной воли всё же приходилось быть в курсе всего, что так или иначе касалось нашумевшей «девятиэтажки». И, неизменно, он лишь растерянно разводил руками, когда события, по его разумению, выходили за рамки здравого смысла. Бывший следователь злился, когда не мог логически объяснить себе суть происходящего.

– Вот ты, вроде, и не дурачок, Серёжка, а как дитё малое, честное слово, – начинала объяснять мужу политическую ситуацию Муся. – Тебе каждый день о чем по телевизору говорят: про кризис, что имеются недоработки… ля-ля три рубля… Честное слово, мне жалко наше начальство. Чем они могут похвастаться? Ты вот шрамами своими можешь гордиться, я – тобой. А им-то что остаётся?

Посидят, посидят, подумают, да и позвонят на телевидение этому… Герцу, что ли? Мол, давай, заводи опять шарманку про хрен моржовый. Отвлекающий манёвр. Вот так, милый мой, дела делаются. А ты думал по-другому?

Серёжку Мусины объяснения не успокаивали. Он только больше распалялся и на далёких исторических примерах пытался доказать ошибочность выбранного курса.

– Куда же это годится? – напирал он. – Ты хоть слышала, что они удумали? Теперь по эскизам этих художников предлагают оформлять интерьеры во всех инноградах. Мыслимое ли дело? Как ученые смогут вообще что-то создавать на таком фоне?

Муся фыркнула и, не проявляя никакого сочувствия к грядущим проблемам ученых, посмотрела на мужа.

– Нашёл, из-за чего переживать.

– А то, что они на народные деньги хотят реставрировать эту похабщину?! Я был там недавно и видел, как к дому охранную табличку пришпандорили. Как тебе такой поворот?

Беляков не сочинял. Он нарушил данное себе слово и сходил к родному околотку. Это совпало как раз с тем днём, когда при стечении народа лучшие люди города решили увековечить исторический комплекс.

– Да по мне пусть там хоть трёхчлен намалюют и десять табличек прибьют. Лишь бы цена на нефть держалась в рамках расчетных величин, – отмахнулась от проблемы, как отрезала, жена.

– При Сталине бы за такое… – начал потомок репрессированного прадеда и замолк.

IX

Известие о присуждении группе неизвестных художников премии за создание на фасаде недостроя произведения, «олицетворяющего собой стойкость и несгибаемость в достижении цели», застала Сергея Белякова за поздним ужином. Услышанное заставило обомлеть.

Ведущая теленовостей, видимо, тоже не видевшая реальной связи неистребимого изображения на фасаде дома с искусством, удивлённо сообщала, что каждому из художников компетентное жюри решило выплатить крупное денежное вознаграждение.

– Клёво! Бабло-то какое людям подвалило! – в восторге выпалила Наташка. – Пап, это же про граффити, что рядом с твоей бывшей работой?

– Про него, доча. Черт бы его побрал.

– Но ты же говорил, что это дерьмо собачье. Ругался.

– Так я и сейчас это говорю.

– А как же тогда премии, песни?

– Это – не ко мне вопросы, моя милая. Не знаю! Не могу этого объяснить. Повезло ребятам.