Мир и нир

От убийств тоже надо отдыхать. Тем более не люблю убивать, хоть и приходится достаточно часто. И мы покинули столицу.

Оставив в замке Нимирха пяток своих людей и собаку на их попечение (или их на попечение Бобика), я пошагал в рощу Веруна. Выросла она капитально. Верью-стражника приветствовал как старого знакомого. И очутился в Кирахе. Магический телепорт не знает отказов. Благодаря ему – я дома!

Глава 18

Что больше всего изменилось – вырос сын.

Может, когда уезжал, у меня ещё не проснулся до конца отцовский инстинкт. Моиса воспринимал как продолжение любимой жены, как часть семьи… Орущий розовый комок с ранними рыжими волосёнками вызывал умиление, но не более. Хотя, конечно, за него порвал бы любого на британский флаг.

Когда плакал и отвлекал от семейных радостей, я раздражался. Мюи без единой претензии вскакивала с постели и неслась к нему бегом.

Здесь даже знатные дамы долго сами нянчатся с детьми. Не то, что в России. Откесарили, перетянула грудь, чтоб не отвисла от молока, и вперёд – к няньке. Потом воспитатели-гувернёры. Зарплата у них чуть ли не сто пятьдесят тысяч в месяц (так говорят). Продвинутый детсад, он ещё дороже, за ним продвинутая школа для российских глеев и прочих министров областного правительства. Затем иностранный университет. Сорбонна, например. МГИМО уже не котируется.

Моиса воспитаем и вырастим сами. А также его братьев и сестричек. Их нет, но будут, будут…

А он хорош. Едва полгодика минуло, уже вылезли молочные клыки. Большие, в ротик не помещаются. Сидит в кроватке ровно и глядит сурово. Бескомпромиссно так.

Мама нянчится с ним. Не хочет с рук выпускать. Им с Мюи впору делить часы с Моисом, как лет пятьдесят назад делили время работы на старых огромных компьютерах. Персональных ещё не было.

Одно только огорчает ма: лучше бы клыки поменьше. Но – никак. Внешне он в Мюи. А силой пусть будет в папку, жмущего на груди задний мост от «шишиги». Умом… Пусть умом тоже в папку, но не задним, как у меня часто случается.

Ночью вскочил весь в поту. Приснилось – я снова там, где внезапно ударили анты. В моё неподготовленное войско.

Столько раз корил себя, что не оставил дозоры раньше – в десятке мер от нашего лагеря. Что место его выбрал без учета возможности нападения. Думал – всё кончилось? Что дало мне основание так считать?

Лучшее лекарство от самокопания – объятия жены. Сначала страстные. Потом очень страстные. Когда я прошёл пешком через замковые ворота, она увидела меня из окна… Хорошего стеклянного окна, должен заметить! Сбежала вниз, едва не свалившись в спешке и не сбив меня с ног, едва не… Какая разница, что не произошло! Тогда важно было – здесь и сейчас, почувствовать её губы своими губами, царапки от серебряных клычков, рыжие кудри на своём лице…

Я едва не задохнулся от счастья.

Только после этого она потащила меня скорее в спальню. Но не на ложе, а увидеть сына, которого колыхала ма. В голове это отложилось сумбурно, калейдоскопом.

Вместо благодарности, что загодя прислал Нирага с письмом, получил кучу упрёков, что не писал чаще (будто в Кирахе есть e-mail), что не приехал раньше… И был тут же прощён, раз всё же приехал – целый и невредимый. Только оголодавший.

Потом был папа, желавший утащить меня на стеклозаводик и взахлёб рассказать, как много ему удалось, пока я прохлаждался и развлекался. Его оттёрли и зашикали обе женщины. Спасибо, что не отхлестали какашной пелёнкой.

Выдержав бурю радости, честно – очень приятную, был подвергнут пыткой едой. Специально никто не готовил, я же не прислал эсемеску, что еду, зато количество… За полгода отъелся.

– Где же Бобик? – спросил отец, вращая обглоданной свиной костью, традиционным собачьим трофеем на один зуб.