Лиам и Ханна остались снаружи. У Лиама оставалось еще несколько минут до дежурства. Он хотел провести с Ханной каждую минуту.
Они вместе смотрели на темнеющую ночь. Деревья стояли молчаливые и высокие, как часовые, а за ними блестела замерзшая река.
Он чувствовал присутствие Ханны рядом с собой, теплое и твердое, излучающее спокойствие, мир. Одно ее присутствие успокаивало его израненную душу.
Ради этого он и сражался. Это стоило того.
Он прочистил горло.
— Думал, это я спасаю тебя.
Она подняла на него глаза.
— Там, в лесу, в хижине.
Она одарила его язвительной улыбкой, ее губы изогнулись так, как он любил.
— Но без тебя меня бы здесь не было. У меня не появилось бы… всего этого. — Он широко раскинул руки, внезапно не в силах объяснить эмоции, сгустившиеся в его горле.
Эти люди, это место. Ханна. У Лиама не хватало слов, чтобы объяснить, как она нашла путь в его холодное, мертвое сердце. Как она вернула его к жизни.
После смерти Джессы и Линкольна он думал, что больше никогда не захочет ничего и никого. Он думал, что не заслуживает этого. Теперь он хотел всего этого. Ханну. Ее детей. Призрака. Дружбы Квинн, Молли и Бишопа. Дом, который он мог бы назвать своим. Непростая, болезненная красота полноценной жизни.
Ханна подошла ближе, ее зеленые глаза сияли.
— Люди спасают друг друга, Лиам. Мы спасли друг друга.
Они стояли с поднятыми лицами, выдыхая бледный воздух, который поднимался и исчезал в темноте. Верхушки деревьев таяли в черном небе и медленно исчезали, пока не стало видно горизонта — только ночь, только небо, только чернота, усыпанная невероятно яркими звездами. Вся Вселенная горела звездным светом.
Лиам не был поэтом или религиозным человеком, не склонен к сентиментальности. И все же он чувствовал, как его грудь расширяется от благодарности, как его наполняет чувство удивления. Этому миру, этой ночи. К ней, женщине рядом с ним.
— Ты теперь здесь свой, — сказала она. — Фолл-Крик и твой тоже.
Он колебался, не зная, что сказать.
— Если ты этого хочешь.
Ханна прикусила нижнюю губу.