Носовой платок изначально был статусным символом знати: в XVI в. простонародье сморкалось в кулак, средний класс – в рукав, а богатого и высокородного человека можно было отличить по носовому платку. Трактат Эразма Роттердамского хорошо иллюстрируют связь между принадлежностью к тому или иному сословию и манерой прочищать ноздри.
В эпоху, когда сморкаться при помощи пальцев еще дозволялось, серьезным аргументом служило то, что глотать слизь было непристойно. После введения в обиход носового платка деликатность стала предъявлять новые требования к его использованию, в частности появилось правило о том, что не стоит разглядывать содержимое платка. Делла Каза в 1558 г. сформулировал это в куда более язвительной форме: «Не надо также, высморкавшись, разворачивать носовой платок и глядеть туда, будто ожидая обнаружить там невесть какие перлы и рубины, ибо зрелище сие тошнотворно для присутствующих». Пару сотен лет спустя появились еще две рекомендации на этот счет: сморкаться теперь следовало по возможности бесшумно и при этом необходимо было отвернуться в сторону.
Фу, как стыдно!
До сих пор дети могут пукать и справлять нужду публично – по крайней мере, до определенного возраста ребенку разрешается пописать там, где этого не может сделать взрослый. Социально определенная граница детства является одним из главных инструментов цивилизации. По мере взросления с разнообразными физиологическими аспектами человеческой жизни начинает связываться все больше заложенного в нас обществом чувства стыда и страха. Удовольствия, связанные с проявлениями физиологии, становятся интимными, поскольку с социальной точки зрения единственным приемлемым к этому отношением является отторжение и стыд. Процесс взросления означает, что естественные потребности человека задвигаются все дальше, в темный угол приватности. Если ребенок не подчиняется общественным нормам, его считают сложным, проблемным, а то и больным или даже ненормальным.
Импульсивному образу жизни, который практиковался в Средние века, были свойственны поведенческие модели, которые сейчас позволительны лишь детям, да и то до определенного возраста. Мы уже отмечали ранее, что старинные пособия по этикету, предназначенные для взрослых, по своему содержанию и менторскому тону напоминают манеру, которую современный человек использует при воспитании детей. Объясняя ребятишкам, что необходимо вести себя прилично, воспитатели долгое время обосновывали это божественным всеведением: «Ангелы всегда с тобой, а они любят в мальчиках приличие, этого лучшего соратника и защитника чистоты». Таким образом стыд, возникавший при отклонении от социально приемлемого поведения, насаждали глубоко в сознание ребенка, превращая его в «голос совести».
Упоминание Господа и ангелов долгое время сохранялось в качестве инструмента воспитания подрастающего поколения, в особенности среди простонародья. Религиозные отсылки позже сменились обоснованиями, связанными с гигиеной и здоровьем, однако детям об этом рассказывали не в такой мере, как взрослым, в среде которых осуществляли просветительскую работу. Это привело к тому, что во взрослой культуре истинные причины, по которым человек стремится соблюдать чистоту, являются не рациональными, а базируются на чувстве стыда и отвращения.
Со временем модель так называемого хорошего, цивилизованного поведения изменилась не только с точки зрения обоснования причин. Ранее санкции за отклонения от нормы были куда более мягкими, нежели сейчас. Так, уже в XVI в. соприкосновение с человеческими испражнениями осуждалось, однако тогда подобные конфузы рассматривались исключительно как урон хорошим манерам и утонченности, тогда как сейчас интерес к фекалиям трактуется как патология, извращение, которое в худшем случае может привести человека к изоляции в заведении известного толка.
Внешняя чистота
Казалось бы, с тех пор, как люди поняли значение гигиены, было бы вполне логично обосновывать контроль над разнообразными телесными выделениями пользой для здоровья. Разумеется, это тоже сыграло свою роль, как можно заметить из приведенной ранее рекомендации, запрещающей плевки любого рода. И все же в данной области доводы гигиены влияли на цивилизационный процесс куда в меньшей степени, нежели причины эмоционального характера, в основе которых лежали человеческие взаимоотношения.
В Средние века омовения были связаны также с духовным очищением – то есть принятая ванна в буквальном смысле смывала грехи. Однако уже тогда хватало скептиков. Так, один средневековый автор ругал датчан за изнеженность, поскольку у них имелась привычка ежедневно причесываться, часто менять одежду и мыться каждую субботу. Согласно немецкому своду рыцарских правил XIII столетия, лишь легкомысленные мужчины принимали ванны. То есть, по мнению одних, банные процедуры были занятием слишком женственным, тогда как другие считали принятие ванн бесстыдным плотским развлечением. Эти обвинения трудно назвать беспочвенными, поскольку в ту пору для рыцарей все не ограничивалось одним лишь простым мытьем. Когда они возвращались с турнира, их обычно купали юные девушки. Некий поэт живописал, как он разрезáл жаркое из птицы, сидя в ванне «в окружении трех юных девственниц».
Если рыцари принимали банные процедуры преимущественно ради плотских наслаждений, то простолюдины к воде не прикасались даже пальцем. Французские крестьяне в XIII в. мылись крайне редко. В знак выражения дружбы чернь давила друг на друге паразитов. В жизни человека подчеркивалась важность скорее духовной, нежели физической чистоты. Редкое мытье никогда не затрагивало интимных зон: оно было предназначено исключительно для «чистых» частей тела, необходимых для молитвы и принятия пищи, то есть лица и рук.
В то же время в Средние века хватало публичных купален и бань, которые были очень популярны – отчасти благодаря практиковавшейся в них проституции. В XIV в. церковь начала относиться к купальням с прохладцей, называя их гнездами разврата. В XV столетии большинство публичных банных заведений было закрыто из-за нехватки древесины для отопления, а также из-за распространявшегося в них сифилиса.
В XVI в. в Европе начался продлившийся два столетия период, во время которого личной гигиене не уделяли особого внимания даже представители высших сословий: так, английская королева Елизавета принимала ванну один раз в месяц, «нуждалась она в этом или нет». Ежедневно умывали лишь лицо и руки, да и то реже, чем ранее. С распространением столовых приборов привычка мыть руки перед едой более не считалась важной. На Британских островах дела с гигиеной обстояли еще хуже, чем в континентальной Европе: головы людей кишели вшами, а умываться никто и не думал. В XVII в. в Англии особенно непристойным считалось мытье интимных участков тела: так, французское биде у англичан не прижилось, потому что бытовало мнение, якобы его используют исключительно с целью подготовиться к оральному сексу.
Нужда в умывании практически отпала после того, как из Италии по всей Европе распространилась мода на духи и ароматизированную пудру. При французском дворе знать «умывалась», ополаскивая руки в воде и сбрызгивая лицо несколькими каплями кёльнской воды – одеколона. Нижнее белье практически не меняли, и даже среди простыней роскошного ложа короля Людовика XIV порой находили паразитов. Неприятные запахи маскировали духами, а грязь – пудрой.
Французский врач Луи Саво в своем опусе, вышедшем в свет в 1624 г., утверждал, что новомоднейшее изобретение – постельное белье – поможет соблюдать гигиену надежнее и лучше, чем баня. В 1782 г. авторы английского пособия по этикету советовали читателям каждое утро обтирать лицо белым платком; воды же, по их мнению, следовало избегать – она могла сделать кожу чрезмерно нежной и чувствительной.
Если в XVII в. в Северной Европе над «цивилизованной» привычкой пудриться и душиться, вместо того чтобы мыться, смеялись, то в XVIII столетии шведы также пришли к типичной для эпохи Просвещения идее, что банные процедуры опасны для здоровья. Шведские врачи ужасались финскому обычаю ходить в сауну дважды в неделю, а летом так и вовсе каждый день. Лиценциат Антон Роландсон Мартин в 1765 г. опубликовал исследование, в котором назвал привычку финнов купать детей пагубной и безрассудной, поскольку это, по его мнению, вело к сильным запорам.
Только в XIX в. в Европе на личную гигиену стали обращать больше внимания. Один английский врач писал, что лондонцы уже выучились мыть руки и лицо каждый день, однако прочие части тела по-прежнему не знают воды годами. Чистоту телесную стали связывать с духовной, повторяя, по сути, старую добрую поговорку «В здоровом теле здоровый дух». В высших слоях общества идея о необходимости гигиены быстро нашла приверженцев, ведь с ее помощью легко было выделиться на фоне «вонючей черни». Тем не менее распространение в обществе принципов гигиены тормозило множество крепко засевших в головах людей предрассудков. Ален Корбен описывал, насколько сложные предубеждения приходилось преодолевать тем, кто занимался просветительской работой во второй половине XIX в. во Франции. Обыватели считали, что мытье в ванне способствует усталости, пробуждает нездоровое удовлетворение и способствует греху онанизма. Предпочтение отдавалось душу, быстрому и «активному», тогда как принятие «пассивной» ванны жестко регулировалось правилами, основанными на возрасте и поле. Среди женщин распространение гигиены ограничивало суеверие, согласно которому вода была излишне стерильной и вызывала бесплодие.
В конце концов идеи чистоты все же победили и прижились среди городских буржуа, а уже через их слуг новые привычки перекочевали и в низшие слои общества. В то же время среди простонародья привычка к мытью затрагивала лишь определенные части тела: так, лицо и зубы (по крайней мере передние) очищались ежедневно, руки мыли часто, ноги же раз в месяц или реже, а голову и вовсе никогда. Также понятие гигиены стало более расплывчатым, и его чаще понимали как относящееся к внешнему виду; атрибутами ее стали причесанные волосы, использование одеколона и приличные манеры. Французский литератор Жюль Ренар в конце XIX в. писал о некоем месье Раготе, по мнению которого гигиена означала умение правильно есть суп.
Привычка мыться, таким образом, долгое время имела скорее моральное, нежели физическое значение. Забавно, что отголоском этих пережитков в Центральной Европе стала «финская сауна», которую до сих пор считают своеобразной разновидностью борделя.
ebooksa