Россия и европейский империализм

ВАН КИРК. Погода должна была решить, какой из этих городов нам предстояло избрать для бомбежки.

КЭРОН. Радист ждал сигнала от трех «сверхкрепостей», летевших впереди для метеоразведки. А мне из хвостового отсека были видны два «Б-29», сопровождавших нас сзади. Один из них должен был вести фотосъемку, а другой – доставить к месту взрыва измерительную аппаратуру.

ФЕРИБИ. Мы очень удачно, с первого захода, вышли на цель. Я видел ее издалека, так что моя задача была простой.

НЕЛЬСОН. Как только бомба отделилась, самолет развернулся градусов на 160 и резко пошел на снижение, чтобы набрать скорость. Все надели темные очки.

ДЖЕППСОН. Это ожидание было самым тревожным моментом полета. Я знал, что бомба будет падать 47 секунд, и начал считать в уме, но, когда дошел до 47, ничего не произошло. Потом я вспомнил, что ударной волне еще потребуется время, чтобы догнать нас, и как раз тут-то она и пришла.

ТИББЕТС. Самолет вдруг бросило вниз, он задребезжал, как железная крыша. Хвостовой стрелок видел, как ударная волна, словно сияние, приближалась к нам. Он не знал, что это такое. О приближении волны он предупредил нас сигналом. Самолет провалился еще больше, и мне показалось, что над нами взорвался зенитный снаряд.

КЭРОН. Я делал снимки. Это было захватывающее зрелище. Гриб пепельно-серого дыма с красной сердцевиной. Видно было, что там внутри все горит. Мне было приказано сосчитать пожары. Черт побери, я сразу же понял, что это немыслимо! Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла город и растеклась в стороны к подножиям холмов.

ШУМАРД. Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: «Это души японцев возносятся на небо».

БЕСЕР. Да, в городе пылало все, что только могло гореть. «Ребята, вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу!» – раздался в шлемофонах голос полковника Тиббетса. Я записывал все на пленку, но потом кто-то упрятал все эти записи под замок.

КЭРОН. На обратном пути командир спросил меня, что я думаю о полете. «Это похлестче, чем за четверть доллара съехать на собственном заду с горы в парке Кони-айленд», – пошутил я. «Тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!» – засмеялся полковник. «Придется подождать до получки!» – ответили мы хором.

ВАН КИРК. Главная мысль была, конечно, о себе: поскорее выбраться из всего этого и вернуться целым.

ФЕРИБИ. Капитан первого ранга Парсонс и я должны были составить рапорт, чтобы послать его президенту через Гуам.

ТИББЕТС. Никакие условные выражения, о которых было договорено, не годились, и мы решили передать телеграмму открытым текстом. Я не помню ее дословно, но там говорилось, что результаты бомбежки превосходят все ожидания.

6 августа 2015 года, в годовщину бомбардировок, внук президента Трумэна – Клифтон Трумэн Дэниел заявил, что «дед до конца жизни считал, что решение сбросить бомбу на Хиросиму и Нагасаки было верным, и США никогда не попросят прощения за это»

Кажется, здесь все ясно. Обыкновенный фашизм, еще более страшный в своей пошлости.

А вот, что увидели первые очевидцы с земли. Вот репортаж Бирта Брэтчета, побывавшего в Хиросиме в сентябре 1945 г.: «Утром 3 сентября Бэрчетт сошел с поезда в Хиросиме, став первым иностранным корреспондентом, который увидел этот город после атомного взрыва. Вместе с японским журналистом Накамурой из телеграфного агентства Киодо Цусин Бэрчетт обошел бескрайнее красноватое пепелище, побывал на уличных пунктах первой помощи. И там же, среди развалин и стонов, отстучал на машинке свой репортаж, озаглавленный: «Я пишу об этом, чтобы предостеречь мир…»

«…Почти через месяц после того, как первая атомная бомба разрушила Хиросиму, в городе продолжают умирать люди – загадочно и ужасно. Горожане, не пострадавшие в день катастрофы, погибают от неизвестной болезни, которую я не могу назвать иначе, как атомной чумой. Без всякой видимой причины их здоровье начинает ухудшаться. У них выпадают волосы, на теле появляются пятна, начинается кровотечение из ушей, носа и рта. Хиросима, – писал Бэрчетт, – не похожа на город, пострадавший от обычной бомбежки. Впечатление такое, будто по улице прошел гигантский каток, раздавив все живое. На этом первом живом полигоне, где была испытана сила атомной бомбы, я увидел невыразимое словами, кошмарное опустошение, какого я не встречал нигде за четыре года войны».

И это еще не все. Вспомним трагедию облученных и их детей. Весь мир облетела пронзительная история девочки из Хиросимы Садако Сасаки, умершей в 1955 году от последствий облучения (лейкемии). Уже находясь в больнице, Садако узнала о легенде, согласно которой человек, сложивший тысячу бумажных журавликов, может загадать желание, которое обязательно исполнится. Желая выздороветь, Садако стала складывать журавликов из любых попадавших в её руки кусочков бумаги, но успела сложить только 644 журавлика. О ней была сложена эта песня:

Вернувшись из Японии, пройдя немало верст,Бумажного журавлика товарищ мне привез.С ним связана история, история одна —Про девочку, которая была облучена.Припев:Тебе я бумажные крылья расправлю,Лети, не тревожь этот мир, этот мир,Журавлик, журавлик, японский журавлик,Ты вечно живой сувенир.«Когда увижу солнышко?» – спросила у врача(А жизнь горела тоненько, как на ветру свеча).И врач ответил девочке: «Когда пройдет зима*,И тысячу журавликов ты сделаешь сама».Но девочка не выжила и скоро умерла,И тысячу журавликов не сделала она.Последний журавленочек упал из мертвых рук —И девочка не выжила, как тысячи вокруг.

Вот, что ждало бы нас, если бы не советский урановый проект, начавшийся в 1943 году, ускоренный после 1945 года и завершенный в 1949 году. Безусловно, преступления, совершенные при Сталине страшны и прежде всего – гонения на Церковь, ссылки и расстрелы священнослужителей и мирян, уничтожение и осквернения храмов, коллективизация, всероссийский (а не только украинский) голод 1933 года, которые надломили народную жизнь, наконец репрессии 1937 года. Однако, не будем забывать, что сейчас мы живем плодами сталинско-брежневской индустриализации, немыслимой без коллективизации, (тот же нефтегазовый комплекс, например) и если сейчас государство Российское независимо и пока неуязвимо для внешней агрессии, если на наших просторах не повторяется трагедия Югославии, Ирака, Ливии и Сирии, то это – во многом благодаря ВПК и ракетно-ядерному щиту, заложенному при Сталине. И если нас после войны не сожгли в ядерном огне американцы, как Хиросиму и Нагасаки, то в определенной мере мы обязаны этим Сталину как инициатору ядерного проекта.

А между тем, желающих нас сжечь было достаточно. Вот хотя бы один – эмигрантский поэт Георгий Иванов.