— Погоди, не горячись, — остановил ее Димин. Ему делалось неловко, но возмущение жены заражало и его. — Я изрядно думал о тебе, Никита Никитич… Ты просишь поддержать. Но рассуди сам… Помнишь последнюю блокаду сорок четвертого? Когда на кочках в ольшанике среди болот Палика сидели? Помнишь, как без соли кровью плевали? А у тебя ведь соль была, как потом выяснилось. И все-таки простили: ну что ж, командир да еще чужого отряда, может, для своих берег… Но теперь… Извини, не имею права и другим не позволю. Есть вещи, которые не прощаются. Там был счастливый конец, и дело касалось тебя, твоей совести. А здесь совести и судьбы других людей. К тому же я ведь сейчас уже знаю, какие ты по своей ретивости после показания о нашем военном прошлом давал, какую тень на плетень наводил…
— Чепуха на постном масле! И это всё, что ты скажешь мне? — с угрозой спросил Кашин, обещая себе когда-нибудь обязательно сторицей отплатить за это Диминым, но вместе с тем чувствуя и свое бессилие: чересчур уж многим приходилось припоминать и мстить. — Постерегись, Петро, — предупредил он. — Я тоже умею теориями пользоваться, когда надо. Да и не думай, что так вечно будет. Разные кампании переживали. Пускай помрачнеет на Западе, сызнова придется завинчивать. Тогда вспомним это!
— Видишь, какой ты подлый.
— Там посмотрим, кто подлый, а кто благородный… Кто расшатывал, а кто укреплял…
Кашин явно подбивал хозяев на необдуманное слово, на скандал. Теперь это ему было необходимо. Но, наткнувшись на молчание, встал и тяжело шагнул к двери, ожидая, что кто-нибудь проводит его. Однако ни Димин, ни Дора не шевельнулись, и он понял: биться придется насмерть. И все-таки напоследок, с лестничной площадка кинул:
— Не торопись, Петро! Как товарищу советую. Не тебе партизанскими командирами бросаться. Я завтра позвоню…
Димины, пораженные, взглянули друг на друга.
— Откуда у нас такие, Петя?
— Подлецов не сеют, они сами родятся!
— Ну, это извини…
Она знала: муж теперь долго не успокоится, будет большими шагами мерить комнату, вздыхать, возмущаться, и потому посоветовала:
— Сходи-ка к Шарупичам, поиграй в шахматы. У меня белье в ванной намочено, нам с Раей заняться пора. А так, я знаю, сам будешь мучиться и мне ничего делать не дашь. Кончу — тоже приду отвести душу.
— Неловко, — заколебался Димин, чувствуя, что сейчас ему необходим именно Михал — с ним всегда было спокойнее и приходила уверенность.
— Ничего, ничего, они рады будут. Ступай…
Шарупичи всей семьей сидели возле Лёди, которая лежала в постели. Увидев Димина, Евген встал и пододвинул ему табуретку. Благодарный, что его просто и охотно принимают в свой круг, Димин сел и двумя руками пожал руку Лёде.
Она была бледная, с заострившимся носом, незнакомо строгая. Но на нее тянуло смотреть: лицо оставалось красивым — пережившие страдания глаза с длинными выгнутыми ресницами, чистый лоб, темные спокойные брови, мило очерченный, чуть приоткрытый рот… Чтобы удобнее было лежать, Лёдя высвободила косу и положила ее над головой на подушку. «Наверное, и спит так», — подумал Димин, чувствуя желание сказать Лёде что-нибудь отрадное.
Арина не спускала с дочери глаз, поправляя то подушку, то волосы. Михал был задумчив, и трудно было догадаться — любуется он дочерью или тоскует.
— Только что у меня Кашин был, — толкнул его локтем Димин.— Оправдывался, просил простить. Правда, всё по-своему…
Лёдя и Михал нахмурились. Арина с тревогой взглянула на дочку. Евген, стоявший за отцом, нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Это, понятно, неумно, батя, — хрипло сказал он, — но я поклялся себе… Если бы с Лёдей что случилось, я порешил бы его! Тимох тоже почти такое мне говорил… Думаете, он не прав?..
ebooksa