Утро было серенькое, хмарное, будто только недавно прошел дождь и скоро пойдет снова. Хмурое небо низко нависло над крышами домов, и казалось странным, что дома и асфальт совсем сухие.
Это тоже угнетало. Но дойдя до парткома, который размещался в бараке-времянке, Димин все-таки кое-что придумал. Следовало сходить в литейный или вызвать после работы секретаря цеховой парторганизации с Шарупичем и выяснить, как дело с рационализаторством и охраной труда. Стоило поговорить насчет этого и с Сосновским. На ступеньках крыльца он остановился, поправил галстук, шляпу и с озабоченным официальным видом вошел в коридор барака.
5
Едва схлынули первые телефонные звонки, Димин направился к главному инженеру и вместе с ним пробыл в литейном до обеденного перерыва. Но, как выяснилось, и этого времени оказалось мало, и они остановились возле заводских ворот — договаривать.
Через проходную шли рабочие — в спецовках, в комбинезонах. Шли неторопливо, устало, как люди, которые много поработали и которым предстоит еще немало сделать. На лицах почти у всех характерное выражение: не то задумчивости, не то спокойной ясности, какой светятся лица тружеников в час короткого и потому дорогого отдыха.
Занятый своим, Сосновский механически отвечал на приветствия и всё говорил и говорил о кашинском барабане с возмущением оскорбленного человека.
— Привык командовать и партизанить! У нас ведь завод, производство…
Профессия накладывает отпечаток на людей. Димин был электриком, а значит ремонтником, и сама работа приучила его к неполадкам, промахам и даже авариям. В душе он считал их естественными. Даже штурмовщина сдавалась ему неизбежной. «А как же оно будет иначе? Разве можно обижаться на то, что люди болеют, что их лихорадит?» И, удивленный вчера позицией главного инженера, снова дивился его запоздалому возмущению. «Неужели оправдывается таким образом?..»
Осторожно, чтобы не шибко задеть, Димин пошутил:
— За царь-барабаном, Максим Степанович, более важные вещи стоят. Но простите, я не пойму, как вы вообще относитесь к этому-то вот производству?
Сосновский смешался, но ответил так же шутя:
— Положительно, дорогой секретарь, положительно. А ты что — сомневаешься?
В воротах показался могучий двадцатипятитонный самосвал. Выстрелив из выхлопной трубы густым темным дымом, он покатил по асфальтированной дорожке.
— Завод — это его работа,— сказал Сосновский, посматривая на самосвал.— И если б она была лучше, я, конечно, любил бы тоже лучше…
Он брился электрической бритвой, и лицо у него всегда было беловатое, будто припудренное. Но теперь оно сдавалось воспаленным.
— Ты не удивляйся,— ухмыльнулся он, замечая недоумение Димина.— Я ведь тоже о чем-то мечтаю, хотя не всегда, как пионер, говорю об этом. Потом убедишься, может быть…
Увидев их, от проходной подошел Михал Шарупич. Был он озабочен, смотрел под ноги. Морщины резко прочерчивали его потемневшее от высохшего пота лицо и делали Михала старше.
Сосновский заторопился, взглянул на часы и приподнял шляпу:
— Извините, товарищи. Секретарша, наверное, уже все цехи обзвонила,— Но что-то вспомнив, приостановился.— Совнархоз просит соображения насчет специализации прислать. Поторапливает. Судя по всему, отбой начинают бить. Вот бы! От завода, как и человека, большого проку тоже, конечно, смешно ждать, ежели он рассыпал горох на шестнадцать дорог,
— Значит, сызнова война? — прищурился Димин.
ebooksa