DeFlor

- Да, господин.

Говорили на арабском. Изабель два года учила его в Сорбонне, поэтому с грехом пополам, но понимала, о чем говорят.

Ее подхватили под руки и стащили с квадроцикла. Дальше притворяться спящей было бессмысленно. Она замычала и задергалась. Слуга тут же заломил ей локти вверх, заставив согнуться.

- Женщина, - сказал он на ломаном английском. – Не сопротивляйся. Тогда не будет боли.

Он поволок ее вперед, в том же согнутом положении, нажимая на голову, сперва по песку, потом по ступеням, потом по каменному полу. Звук их шагов гулко отражался от стен и, видимо, высокого потолка.

Скрипнула дверь.

Слуга провел Изабель дальше и опустил на что-то мягкое и пушистое.

Зачем-то дернул ее за ногу, потом освободил руки и стащил с головы мешок.

Полутемная комната.

Окно в разноцветных витражах.

Солнечные пятна от витражей на полу и широченной низкой кровати, заваленной большими и маленьким расшитыми подушками.

Открытая дверь.

Изабель сорвалась с кровати и бросилась к выходу, оттолкнув слугу в длиннополом черном одеянии.

Когда до двери оставалось пара метров что-то резко дернуло ее за ногу, и она рухнула на пол, взвыв от боли.

- Глупая европейская женщина, - сказал слуга, подойдя ближе. – Сперва смотреть. Потом думать. Потом делать. А ты сначала делаешь. Потом смотришь.

На ее правой ноге блестел широкий золотистый браслет, от которого к стене тянулась такая же золотистая цепь.

Слуга наклонился и сдернул с ее рта липкую ленту.

- Кричи, если хочешь. Здесь тебя все равно никто не услышит.

Лицо слуги полностью закрывала обвязанная вокруг головы черная ткань. Видны были только глаза.

- Отпустите меня, - прошептала Изабель.