Разбои зашушукались. Сквозь нарастающий вой ветра было плохо слышно. Наконец, кто-то сипло взревел:
- Проклятье это, Сокол, нельзя было в море с бабой выходить, скоро все потопнем, на небо глянь!
- Баба! Баба! – подхватили остальные.
- Ты слышишь, государев человек? – крикнул Сокол. – Наша ватага требует бабу. Где она? Ах да, она у нас здесь. В нашей маленькой казенке.
Пара разбоев оторвались от банок и стали подползать к носовому помещению.
- Пустить на дно! – заорал из-за мачты татарин.
- Нум жертву требует!
Шубин не вытерпел, бросил руль и вскинул самопал. Пуля раздробила локоть одному из подползавших к казенке воров. Тот заверещал как свинья. Второй живо откатился назад за банку.
- Ничего, братцы, - громко сказал Сокол. – Подождем немного. Скоро наши страдания закончатся.
Разбойные лодьи приближались. Уже видны были грязные разводы на многократно залатанных парусах. Волны становились все выше, ветер - сильнее.
Когда очередная волна с размаху ударила в борт, и лодью со скрипом накренило, дверь казенки распахнулась и на пороге возникла Иринья.
Она стояла в расстёгнутой малице, с открытым лицом, и края лежащего на плечах цветастого платка бились на ветру вместе с распущенными волосами. В руке она держала резную многозарядную ручницу, и судя по взведенному колесцу, ручница была готова к бою.
- Здесь кто-то хотел меня видеть? – громко поинтересовалась девка, обведя разбоев сузившимися глазами.
Ворье оторопело уставилось на нее, послышались смешки, и только атамана Сокола будто вдавило в борт, рядом с которым он сидел.
- Барыня бедовая, ко всему готовая, - просипел один из поморцев и весело заперхал.
- Что встала, простоволосая, - заорал другой. – Сама рассупонилась, так и все остальное с себя скидывай!
- Чего мешкать, - вскинулся татарин. – Сперва повеселимся, а потом за борт, - и шагнул в ее сторону.
Иринья подняла ручницу.
- Встал, Ахмет! – повелительно крикнул Сокол, и татарин замер. – Некогда нам веселиться. Вы, сынки, пока на месте посидите. А мне с нашими гостями погутарить надо.
Атаман с трудом поднялся, отер с лица соленые брызги, и поковылял к корме, временами оглядываясь на свою притихшую ватагу.