Дождавшись, когда дверь за ним закроется, Рэммора подошла к находящейся в прострации матери и прошептала ей на ухо:
— Почти-почти, верно? — Она коснулась подвитых седин у мочки уха старухи краем своей злой самодовольной улыбки. — Но не в этот раз.
Рэммора развернулась и направилась к двери. Надежно заперев ее за собой, она оставила мать в одиночестве. Старуха, как и до этого, стояла у окна и просто глядела на дождь. Но кое-что все же изменилось. Рэммора ошиблась. Очень ошиблась. Это был именно
В глазах Джины Кэндл зажглись огоньки осознания.
Глава 3. Кое-что о Мэри
Мистер Грин, напевая свою любимую песенку «Каменистая дорога в Дублин», то притопывал короткими ножками, то картинно вышагивал по коридору третьего этажа, направляясь к выделенной ему хозяевами комнате. Порой он замирал на месте и подбрасывал к потолку ключ, после чего, проявляя недюжинные чудеса ловкости (как ему казалось), ловил его и продолжал путь.
У мистера Грина было прекрасное настроение, чего с ним под этой крышей еще не случалось. В Крик-Холле ему не нравилось буквально все: темные узкие коридоры, лестница, на которой всегда спотыкаешься, закопченные плафоны светильников, а еще сквозняки. Мистер Грин был ипохондриком и опасался любого дуновения ветерка. Но сейчас даже вид кажущегося бесконечным узкого, как труба, прохода с двумя дюжинами дверей и едва теплящимися лампами между ними не мог испортить ему настроение.
Мистер Грин хотел пуститься в пляс, но даже сейчас не мог себе этого позволить: ведь он не какой-то болван, бесцельно блуждающий по радуге вверх-вниз, он — почтенный джентльмен, в его ведении целый банк. Он должен держать марку. И все же почему бы и не выкинуть несколько коленец, пока никто не видит…
А ведь еще этим утром мистер Грин с тоской думал, как все ужасно и что ему вообще уже не стоит рассчитывать на обхождение, которого он заслуживает. Неотесанные портье, никакого почтения, а тот грубый тип и вовсе пытался заставить его искать вход самому. Ну и к тому же его почему-то вынуждали слишком долго ожидать ужин — без объяснения причин! Пусть даже не надеются на чаевые!
Помимо прочего, и компания подобралась не слишком почтенная. Да, он знал всех этих людей, но предпочел бы не знать. Многие были давно вычеркнуты как из просто кредитного списка, так и из кредитного списка его доверия. Кое-кого из них он прежде едва ли не за руку ловил, когда они пытались запустить загребущие пальцы в его карман, другие тянули с выплатами, третьи злобно косились, отчего ухудшалось его пищеварение: ну и что из того, что у некоторых он забрал имущество за долги — так что же, ему теперь не ужинать?
Впрочем, сильнее всего мистера Грина раздражало назойливое внимание одной из хозяек этой жалкой провинциальной гостиницы, Меганы Кэндл. Упомянутая бессовестная женщина нашла легкий способ безнаказанно обирать такого уважаемого джентльмена, как он…
И все же сейчас, когда мистер Грин возвращался после ужина в свой «номер» (который, к слову, также мог бы быть и получше), он не хотел думать о плохом пищеварении, ворах, пронырах и должниках. И меньше всего он хотел думать о Мегане Кэндл.
Хорошее настроение вернулось этим утром, прямо как солнечный лучик, вышедший из-за туч, чтобы развеселым зайчиком отплясать джигу на полированном боку котла с золотом. Мистер Грин всегда считал себя отъявленным везунчиком, но при этом страдал пораженчеством и сперва неизменно клял свою горькую судьбу, а после с пеною у рта нахваливал ее, когда все прежние якобы невзгоды оборачивались для него благами, а особенно — выгодами.
Вот и сегодня он уже думал, что день безнадежно утрачен, что, пока мадам Тэтч не приедет, в его жизни не произойдет ничего хорошего, но после случилось чудо. Чудо из породы лучших чудес: нежданных, сваливающихся на голову как гром среди ясного неба.
Конечно же, дело было в деньгах. В чем же еще? Мистер Фирч наконец вернул долг, и с большими процентами. Мистера Грина не заботило, откуда старикан взял деньги: убил ли кого ради них, ограбил или одолжил. Главное, что не наколдовал — и то хорошо. Фирч вернул всё, и прекрасные, замечательные фунты сейчас были плотно набиты в тайные карманы под зеленой жилеткой.
Лепрекон подошел к своей двери и, оглядевшись по сторонам, все же позволил себе пару раз дернуть ножками в джиге.
Допев, совершенно счастливый оттого, что у жизни есть такой замечательный он, мистер Грин, лепрекон, повернул ключ и зашел в свою комнату. Едва он закрыл за собой дверь, как сердце его дрогнуло, а в ушах зазвенел погребальный перебор струн кельтской арфы. Дыхание коротышки прервалось, и, схватившись за грудь, он опустился на пол.
Чувствуя, что умирает, мистер Грин дрожащими пальцами сорвал с шеи шелковый галстук и расстегнул ворот рубашки. С превеликим трудом он нащупал нательный крест на цепочке. В глазах потемнело, и лепрекон, будто слепец, стал тереть оберег пальцами, проверяя, на месте ли крестовина, на месте ли охватывающий ее круг, на месте ли выгравированная фигурка святого Патрика. Ведь если да, то как святой допустил то, что случилось?
Раньше, вплоть до сего момента, мистер Грин считал, что раз он не человек, то просто обязан быть на особом счету у святого Патрика, но сейчас, подползая к кровати на четвереньках, с ужасом осознал, как ошибался.
Мистеру Грину не нужно было заглядывать в тайник, чтобы мгновенно понять: его обокрали. Подло! Вероломно! Совершенно низко — пока он ужинал! Как так можно?!