Глаза Натахи сверкнули так, что могли, кажется, сжечь весь Новониколаевск вместе с пригородами.
— У него там человек пятьдесят, — говорит. — Забор с колючкой и вышки с пулеметами. И еще, говорят, боевой шагоход. Но может врут, сама не видела.
— Да хоть сто! — самоуверенно ответил я. — Сам-то он не бессмертный.
Колючка, пулеметы… Какая знакомая песня! Все-таки два года тактической разведки, из которых год в сплошных командировках по маленьким неизвестным войнам в разных концах мира… Приключение-то на двадцать минут, зайти и выйти. Ну, если подготовиться, конечно. Интересно, что такое боевой шагоход?
— Вообще ты неплохо справился на площади… — ее пронзительные глаза уставились на меня как-то очень пристально. — Где ты научился этому всему? Браслеты… Громилу этого задушил… Ружье держал очень уж уверенно… Не могло же это случайно получиться, ты вовсе не выглядишь как опытный боец. Да и по твоим рассказам ты только и делал, что пил и бездельничал… Нет, меня, конечно, греет мысль насадить башку Матонина на кол и выставить всем на обозрение, но…
Она вдруг замолчала, прислушалась и напряглась всем телом. Прижала палец к губам и гибко, одним движением, как хищная кошка перетекла к закрытой двери. Приложила у ней ухо. Потом бесшумно и быстро приблизилась ко мне. Приблизила губы к моему уху. Она стояла так близко, что я всей кожей чувствовал тепло ее тела.
— Их трое. Или четверо, — сказала она и мотнула головой в сторону темного коридора.
Глава 7. Забота-забота, перейди на Федота…
Бюрократ замер в нелепой позе, держа в руке один ботинок. Я прислушался к тихим голосам за дверью. Похоже, что эти ребята, кто бы они ни были, подошли к самому дому и сейчас просто болтали вполголоса. Собирались они попытаться войти или нет, было еще неясно. Натаха подхватила Бюрократа подмышки и одним движением поставила на ноги. Снова прижала палец к губам, потом показала на пальцах пешехода и еще раз ткнула в сторону темного коридора. Потом указала наверх. И еще раз прижала палец к губам. В общем-то, и идиот бы понял, что она хочет, чтобы Бюрократ тихонечко направился к лестнице и поднялся на второй этаж. А идиотом Бюрократ все-таки не был. Так что он, все еще прихрамывая, медленными шагами пошагал в ту сторону. Когда он скрылся в коридоре, я все еще стоял, прислушиваясь к голосам за дверью. Было неразборчиво. Натаха сделала круглые глаза, потом повторила для меня все те же жесты. Шагай, мол, Лебовский, наверх, фигли топчешься на месте?!
С одной стороны, мне ужасно хотелось подойти к двери и послушать, о чем там болтают, с другой — Натаха явно знает, что делает. Так что я, не особо раздумывая, направился следом за Бюрократом.
Лестница наверх оказалась каменной, поперек нее лежала деревянная балка и несколько обломков досок. На первый взгляд все выглядело так, будто путь давно и прочно перекрыт, а наверху нет ничего, кроме провалившегося потолка и гор хлама. Но если чуть присмотреться, то весь этот завал был не более, чем маскировкой. Пройти было очень даже можно. Нужно всего лишь пригнуться, а потом вдоль стеночки. Даже Бюрократ сообразил, судя по отсутствию шума и грохота. Плохо только, что и преследователей вся эта бутафория вряд ли обманет.
Наверху был такой же коридор, только напротив лестницы была еще одна комната, внизу в этом месте была глухая стена. Бюрократ неуверенно стоял на входе в конце коридора, все еще сжимая в руке ботинок. Я подошел к нему. Здесь голоса снизу звучали отчетливее. Комната была точно такой же формы, только окон было четыре, и ни одно из них не было заложено. Я приложил палец к губам и осторожно обошел комнату по периметру. Окно с противоположной от двери стене было прикрыто листвой высокого дерева, оно же маскировало приставленную к подоконнику деревянную лестницу. На вид весьма прочную и надежную.
За спиной у Бюрократа из темноты коридора бесшумно возникла фигура Натахи. Она легонько подтолкнула его в сторону лестницы, но я поднял ладонь вверх. Как раз подошел к окну над дверью, и мне стало слышно, о чем разговаривают внизу.
— …подожди, давай я перетяну, — сказал первый мужик и откашлялся. Хрипло так заперхал, как заядлый курильщик. Так я его мысленно и назвал. — Вот мерзкая шавка попалась. Ты видел, откуда она выскочила?
— Ее тот патлатый натравил, — сказал второй. — С серьгой в ухе. Он подошел, когда пацан начал ныть. Ай! — вскрикнул он и зашипел. Видимо от боли. — Что ты там творишь-то?
— Ненавижу, блять, цыган, — пробормотал Курильщик. — Тебе бы к врачу надо…
— Потом к врачу, нам сначала надо парня того найти, — вступил в разговор третий. Голос его был низким и трубным, почти как рык. Но нарекать его Львом мне чувство юмора не позволило, поэтому я мысленно решил называть его Шаляпин.
— Да нахрена он ей сдался, этот парень? — почти заорал второй, которого я пока никак не назвал.
— Шшш! — это Шаляпин. Похоже, он у них главный. Хотя с субординацией в их группе как-то так себе. Ко мне бесшумно подошла Натаха и встала рядом. — Сказал же уже. Те хмыри на станции ей в уши нассали. А пацан — одаренный. Они, дебилы, резюме заубер-детектора просто в мусорку выкинули. А она нашла.
— Да и хрен бы с ним… — прошептал второй. — Будь я одаренным, я бы тоже сбежал. Я слышал, что в Соловецкой Артели порядки хуже, чем в тюрьме. И колдунов там дрессируют как диких животных в цирке.